ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ
УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
“ЮЖНЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ”

Г.Г. НЕБРАТЕНКО

СУДЕБНО-ПРОЦЕССУАЛЬНЫЕ
ОТНОШЕНИЯ В ТРАДИЦИОННОМ ОБЩЕСТВЕ
ДОНСКИХ КАЗАКОВ

Ростов-на-Дону
Издательство Южного федерального университета
2009

УДК 94(470.6) : 347.9(091)
ББК 63.3(2) 4 + 67.3
Н 39

Рецензенты:
доктор философских наук,
доктор юридических наук, профессор Працко Г.С.;

доктор юридических наук,
кандидат исторических наук, доцент Цечоев В.К.;

кандидат юридических наук, доцент Герман Р.Б.

Небратенко Г.Г.
Судебно-процессуальные отношения в традиционном обществе донских казаков: монография / Г.Г. Небратенко; под ред. проф. П.П. Баранова. Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2009. – 144 с.

ISBN 978-5-9275-0530-2

Монография является научным исследованием, посвященным юридическому наследию донского казачества. Длительное время на Дону функционировала обычно-правовая система, регулирование судебно-процессуальных отношений в которой осуществлялось на основе обычного права. Отсутствие законодательства не являлось синонимом беззакония, компенсируясь функционированием механизмов “народной юстиции”.
Рекомендуется профессорско-преподавательскому составу и обучаемым вузов и колледжей, членам казачьих обществ, учащимся кадетских корпусов, а также всем интересующимся данной проблематикой.
С прочими работами автора можно ознакомиться по адресу nebratenko.ru в Интернете, при желании оставив свое мнение или вступив в научную дискуссию.
ISBN 978-5-9275-0530-2

УДК 94(470.6) : 347.9(091)
ББК 63.3(2) 4 + 67.3

© Небратенко Г.Г., 2009
ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение 4

§ 1. Осуществление судебно-процессуальных
отношений в традиционном обществе
донских казаков в XVI–XVII вв. 11

§ 2. Реализация судебно-процессуальных
отношений у донских казаков в XVIII в. 44

§ 3. Модернизация органов, реализовавших
судебные функции в последней четверти
XVIII в. 65

§ 4. Инволюция обычно-правовых начал
в судебном процессе на Дону в XIX в. 92

Заключение 113

Литература 124

Приложения 133

ВВЕДЕНИЕ

Сегодня большая часть прогрессивного человечества живет в либерально-демократическом обществе. Современный мир обрушился потоком нескончаемой информации, жизнь превратилась в стремительную свистопляску вокруг искусственных препятствий и всевозможных благ. В результате почти не осталось времени на глубокое проникновение в окружающие нас события и факты, а восприятие действительности осуществляется через призму устоявшихся штампов.
Достоверность стереотипов зачастую вызывает сомнение. Ведь они формируются средствами манипулирования общественным сознанием в государственных, транснациональных, корпоративных и других интересах. Точно также, в немалой степени, воспринимается феномен российского казачества. Кто такие казаки? Бунтари (Болотников, Разин, Булавин, Пугачев). Лихие воины, “душители” трудового народа, “белые” и “красные”. Еще, конечно, – “Тихий Дон”, казаки на службе у немцев и в РККА… А вот в 90-е гг. XX в. появилось – “ряженные”, фольклор, кадеты… Пожалуй, на этом можно остановиться.
Иногда, казаки сами оказываются в плену стереотипов, когда форма начинает превалировать над содержанием. А ведь истинно верит тот, кто несет крест в душе, а не поверх рубахи. В тоже время, потенциал казачества велик, так как они проповедуют традиционные ценности, сопряженные с канонами, моралью и нравственностью, истинным пониманием добра и зла. Неразделимое сочетание воинства и православия рука об руку стоят оплотом российской государственности. Лишь некоторые отдают себе отчет, что земли восточней Урала и южнее Верхнего Дона сначала колонизировались и оберегались казаками, а только потом были освоены мирными жителями.
Несомненным достоинством казачества является накопленный опыт правового регулирования общественных отношений в рамках традиционного общества. Последнее нисколько не противопоставляется либерально-демократическому обществу, превозносящему верховенство прав человека. Однако существуют ценности, которые стоят не ниже прав человека: вера, нравственность, святыни, Отечество. Когда эти ценности и реализация прав человека вступают в противоречие, общество, государство и закон должны гармонично сочетать то и другое. Нельзя допускать ситуаций, при которых осуществление прав человека подавляло бы веру и нравственную традицию, приводило бы к оскорблению религиозных и национальных чувств, почитаемых святынь, угрожало бы существованию Отечества1.
Казачество, несомненно, обладает необходимой харизмой для преодоления “скудости духа” современного общества. Имеющийся потенциал не ограничивается ареалом автохтонного проживания, находя свое применение во всех областях социального взаимодействия православного мира. Видимо, поэтому правительством уделяется столько внимания проблемам организационно-правового становления рассматриваемого общественно-политического феномена. 3 июля 2008 г. утверждена Концепция государственной политики Российской Федерации в отношении российского казачества. 12 января 2009 г. при Президенте России Д.А. Медведеве сформирован Совет по делам казачества. Данные действия направлены на определение и реализацию перспективных мероприятий по раскрытию традиционного потенциала российского общества. Поэтому научное исследование проблем историко-правового наследия получает особую актуальность, давая возможность через призму прошлого лучше понимать настоящее и выстраивать будущее, пытаться проводить рецепцию рационального опыта, утраченного в XX столетии.
Настоящее исследование посвящено проблемам осуществления судебно-процессуальных отношений в традиционном обществе донских казаков. Данная тема в обзоре отдельных хронологических периодов или в сочетании с прочей проблематикой эпизодично рассматривалась в юридической и регионоведческой литературе, но общего труда пока не последовало. Правовая составляющая, обеспечивавшаяся авторами современной эпохи, представлена трудами К.А. Алимжана, Е.И. Дулимова, В.В. Золотых, К.П. Краковского, Е.И. Куксенко, А.Н. Ларионова, А.Д. Лопухи, И.М. Зельцера, И.Б. Ломакиной, В.Я. Любашица, В.В. Макеева, Е.А. Чемякина, В.К. Цечоева, Д.Ю. Шапсугова и др. Большой пласт информации содержится в регионоведческих публикациях дореволюционных авторов: В. Броневского, Е. Кательникова, А.А. Кириллова, П.Н. Краснова, В.К. Маркова, И.В. Попова, А.И. Регильмана, Е.П. Савельева, М. Харузина, В.Д. Сухорукова, И.В. Тимощенкова, С.З. Щелкунова и др. Немалый вклад в популяризацию проблем истории казачества, сопряженной с юридическим наследием, внесели современные авторы: А.И. Агафоновов, Г.Д. Астапенко, Е.М. Астапенко, М.П. Астапенко, А.В. Венков, С.А. Кислицын и др.
Целями подготовки настоящей работы является получение знаний о судебном процессе в традиционном обществе, а также эволюции и инволюции обычного права донских казаков в части, касающейся оправления правосудия. Основные задачи исследования вытекают из указанных целей и могут быть сформулированы следующим образом:
– определение основных этапов трансформации судебно-процессуальных отношений у донских казаков, анализ практики комплектования “судебного корпуса”;
– исследование юридических норм, обеспечивавших регулирование судебно-процессуальных отношений в традиционном обществе донских казаков;
– изучение потестарных институтов казачества, осуществлявших функции органов судопроизводства, и их переход к публичному властвованию;
– рассмотрение процесса генезиса и трансформации судебного механизма казачества, нормативно обеспечивавшего регулирование судебно-процессуальных отношений на основе российского законодательства;
– анализ правовых обычаев, санкционированных российским законодателем для регулирования судебно-процессуальных отношений среди донских казаков, в условиях атавизма правоприменительной практики вербальных обычаев;
– установление рациональных пределов компетенции судопроизводства казачьих институтов властвования, выработанных в процессе трансформации правового регулирования судебно-процессуальных отношений в традиционном обществе донских казаков;
– анализ модификации судебной системы, а также практики применения апелляционного и кассационного порядка обжалования судебных решений и приговоров.
Объектом предлагаемого исследования являются судебно-процессуальные отношения в традиционном обществе донских казаков. В качестве предмета настоящего труда выступают политические и правовые институты, обеспечивавшие реализацию судебно-процессуальных отношений, а также трансформация данных институтов в хронологической перспективе, в том числе появление в рамках российского законодательства правовых обычаев и экзистенция вербальных обычаев донских казаков, касавшихся процедуры оправления правосудия.
Научная новизна работы заключается в попытке рассмотрения судебно-процессуальных отношений в сопряжении с категориями “традиционное общество” и “обычное право донских казаков”. Автором исследован и предложен историко-правовой пример вхождения самобытной обычно-правой системы в более развитую правовую систему России, относящуюся к семье романо-германского (континентального) права, в части, касающейся адаптации словесного судебного процесса в формализованную “композицию” его осуществления в Российском государстве (см. приложение № 1). На этом примере можно проследить возможность сосуществования обычного (частного) и позитивного (общего) в качестве подсистемы и базовой правовой модели соответственно, а фактически рассмотреть процесс адаптации и ассимиляции “второго” с “первым” (см. приложение № 2). В тоже время, законодатель осуществлял свою деятельность поэтапно, предотвращая тем самым возникновение социального конфликта, формализуя полезные с его точки зрения обычно-правовые нормы в правовые обычаи. На “нижних этажах” соционормативного регулирования оставлялось место для обычного права (см. приложение № 3).
Настоящая работа имеет определенную теоретическую и практическую значимость. Она призвана сформировать объективное представление об уровне развития судебного процесса на Дону, содержит комплекс обычно-правовых норм в части, касающейся реализации судебно-процессуальных отношений в традиционном обществе донских казаков. Ранее эти нормы не обобщались и не систематизировались, хотя и эпизодично излагались в трудах авторов различных эпох.
В предлагаемом труде проделана попытка восполнения пока еще существующих пробелов знаний о судебной системе Донского края, которая вплоть до установления советской власти развивалась самобытным, отличным от Центральной России путем. Воссоздание сложившейся историко-правовой практики на современном этапе практически невозможно. Однако в процессе узаконения отдельных видов государственной и муниципальной службы российского казачества следует учитывать и этот опыт. Возрождение традиций не должно носить спорадичный характер, и коль скоро появляется “казачья служба”, то обязательно возникнут дисциплинарные проступки или даже некоторые общественно-опасные деяния “служебного характера”, квалификация которых может осуществляться с учетом местных традиций и обычаев. Кроме того, определенную перспективу имеет рассмотрение традиционных способов разрешения гражданско-правовых споров в местностях компактного проживания казачества. Как отметил Президент Российской Федерации в своем обращении от 23 мая 2003 г. к участникам Большого круга казаков: “…Российское казачество, сочетая исторические, традиционные формы самоуправления с современными демократическими нормами, с особым укладом жизни и своими обычаями, внесет весомый вклад в строительство новой России!”2.

§ 1. ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ СУДЕБНО-ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ
ОТНОШЕНИЙ В ТРАДИЦИОННОМ ОБЩЕСТВЕ
ДОНСКИХ КАЗАКОВ В XVI–XVII вв.

Судопроизводство на Дону в XVI–XVII вв. осуществлялось на основе обычного права, действовавшего по всей территории Войска Донского, а также за его пределами – среди казаков. “У донских казаков нормотворческий процесс начался с момента их появления на геополитической арене региона. Остро стояла потребность регулирования всех сторон жизнедеятельности, так как каждый индивид имел собственные интересы, часто идущие в разрез с интересами всего общества. Неограниченная реализация личных потребностей могла повлечь за собой уничтожение зарождающегося протогосударства”3.
Назначение правосудия носило примитивный характер и определялось как прекращение тяжб и обид, примирение тяжущихся, защита обиженных и наказание виновных. Под тяжбами подразумевались судебные дела имущественного характера (гражданское производство), а под обидами – дела, связанные с совершением деликтов (уголовное производство). И по тем, и по другим казачеством выносились итоговые решения, именовавшиеся приговорами.
Специализированных органов правосудия (судов, прокуратуры, предварительного следствия, дознания, адвокатуры) не существовало, и рассмотрение дел возлагалось на традиционные институты казачества: Войсковой круг, круги казаков непосредственных городков, походного атамана, атамана зимовой станицы, атаманов легких станиц, атаманов ватаг, круги ватаг. Соответственно, не выделялось и самостоятельного уголовного и гражданского производства, а все возникавшие судебные дела рассматривались “елико возможно”4 всем казачеством или одними лишь атаманами. В тоже время, рассмотрение дел по обидам носило обвинительный характер, а по тяжбам – примирительный, когда в первом случае основной задачей было наказание виновного “чтоб другим не повадно было”, а в другом – помирить, найдя “общую правду”. Поэтому на Дону мировые соглашения получили особое наименование – “полюбовные сделки”. В тоже время, если не удавалось помирить тяжущихся, то процесс приобретал состязательный характер. В связи с тем, что судебно-процессуальные отношения регулировались всенародно, то привлечение субъектов к суду в традиционном обществе донских казаков именовалось “вывести на Круг”5, что почиталось серьезным доводом досудебного примирения.
Порядок осуществления правосудия изначально не устанавливался, вырабатываясь практикой реализации “народной юстиции”, приобретя в рамках обычного права устоявшуюся вербально-символическую форму, в общих чертах соблюдаемую последующими поколениями казачества. Специальных требований об обязательности следования устоявшемуся порядку судопроизводства не существовало, но он в целом соблюдался, с некоторыми лишь “изъятиями”, которые не имели никакого значения для легитимности совершаемых действий. Вербальное закрепление юридически-значимых процедур допускало возможность отступления от их содержания, так как память и воля позволяла различные трактовки, двусмысленность и даже противоречия в восприятии одних и тех же событий и фактов6. «Судебная процедура была упрощенной и скорой: обвиняемого доставляли в Круг; предъявляли ему обвинение; оглашали приговор и немедленно, если это было возможно, исполняли его. Судя по материалам того времени, войсковой суд был жесток. Особую жестокость ему придавало немедленное и неотвратимое приведение приговора в исполнение. Писанных законов не было. Следовательно, войсковое право было обычным правом. Смертной казнью наказывались “непристойные речи”, “междоусобное воровство”, убийство, “некрепкая служба” и кражи»7.
Определенное воздействие на правовое регулирование общественных отношений в Войске Донском оказывало Российское государство, но это влияние осуществлялось опосредованно (диспозитивно) при помощи царских грамот, а также международных договоров, носивших формулярный характер, который предусматривал возможность присоединения или отказ от присоединения к условиям, выдвигаемым противоположной стороной (формализованным в грамотах). В тоже время, донские казаки вплоть до конца XVII в. не признавали российского законодательства в качестве источника регулирования судебно-процессуальных отношений. Также, по-видимому, определенное воздействие на регулирование общественных отношений оказало взаимодействие с прочими государствами и народами, окружавшими Войско Донское (магометанскими и ламаистским). Например, обыкновение брать в походах ясырей8 с целью продажи или обмена – тому хороший пример.
В донских юртах9 под “юрисдикцией” обычного права находились не только казаки, но и местное не казачье население, а также прибывшие в Войско Донское иноземцы вне зависимости от их правового положения на родине и цели визита10. “В главном городе Войска судили лиц, находившихся на Дону по разным делам и прибывших из Руси или других государств. Эти люди подлежали суду за проступки, достойные порицания с точки зрения Войска, причем в некоторых случаях их приговаривали к смертной казни и убивали. В 1630 г. по приговору Войскового круга был убит боярин И. Карамышев, а в 1637 г. – турецкий посол Ф. Кантакузин и люди из его свиты”11.
Действие “судебно-процессуального права” донских казаков распространялось на всех субъектов обычного права, не только на физических лиц, но и на непосредственные казачьи городки, население которых всегда могло быть подвергнуто наказанию по принципу круговой поруки. В этом случаев атаманов, есаулов и прочих “лучших” казаков “казнили смертию”, а прочих – приговаривали к телесным наказаниям и “в юрте всем отказывалось”.
За пределами Войска Донского судебно-процессуальные отношения “промеж” донских казаков также регулировались обычным правом. В Российском государстве казаки до конца XVII в. пользовались иммунитетом, признавая над собой только “казачий присуд”12. Причем иммунитет распространялся не только на “старых” донских казаков, но и на вновь “поверстанных”: “Скрывались на Дону и всякие грабители, разбойники, быв на Дону одну неделю или месяц, а случиться им с чем-нибудь в Москву, и до них впредь дела никакого ни в чем ни бывает никому, что кто своровал, потому что Доном от всяких бед освобождаются”13.
На территории Российского государства, с которым Войско Донское поддерживало союзнические отношения, иммунитет казачества соблюдался практически неукоснительно. «Причем царь неоднократно обращается к Войску с просьбой наказывать виновных казаков по войсковому обычаю: “И как к вам наша грамота придет. И вы б казаку Ивашке Огарышеву за такие буйные ненадобные слова учинили наказание, чтоб ему и иным на то смотря не повадно было”»14. Для официального наказания казака в Российском государстве требовалось специальное разрешение Войскового круга. К примеру, в 1706 г. в разгар “Астраханского бунта” войсковой атаман Аким Филипьев информировал Царицынского воеводу “откроется кто в заговоре из донских казаков, таковых… вешать, не спрашивая войскового разрешения”15.
Между тем во время царской опалы и замораживания официальных дипломатических отношений донские казаки лишались иммунитета. Так, например, в 1581 г. был казнен атаман Митя Бритоус за нападение на русского посла Перепилицина. За активные военные действия против Турции и Крыма власти арестовали в Москве в 1625 г. атамана Алексея Старого, а в 1630 г. – атамана Наума Васильева и некоторое время держали их в ссылке. 6 июля 1671 г. в Москве был казнен Степан Разин, а 9 мая – предводители донских раскольников Самойла Лаврентьев, Кирей Матвеев, Павел Чурносовый и др.16 Но подобные случаи были скорее исключением из общепринятой практики, причем подвергшиеся наказанию были схвачены в пределах Московского царства или же “экстрагированы” российскому правосудию по решению Войскового круга. В целом же действовала обычно-правовая норма: “С Дона выдачи нет!”, которая в XVIII в. приобрела форму правового обычая, означая, что казаки подсудны казакам. Исключение, пожалуй, составляли только преступления против Российского государства и царского величества.
Традиционные институты власти казачества, реализовавшие судебные функции, можно классифицировать на органы, осуществлявшие “общее производство” на территории Войска Донского, и органы, реализовавшие “особенное производство” за пределами края (в период нахождения донских казаков в походе). К первым относились Войсковой круг, а также круги казаков непосредственных городков, ко вторым – походный атаман (в походном войске), атаман зимовой станицы, атаманы легких станиц, атаманы ватаг (ватманы) или круги ватаг (см. приложение № 4). В середине XVII в. один из правительственных чиновников Котошихин, оценивая состояние системы управления краем, писал: “И дана им на Дону жить воля своя и начальных людей меж себя атаманов и иных избирают, и судят во всяких делах по своей воле, а не по царскому указу. А кого случиться им казнить за воровство или даже за иные дела и за некрепкую службу и тех людей, посадя на площади или на поле, из луков или из пищалей расстреливают сами, так же, будучи на Москве или в полках, кто что сворует, царского наказания им казней не бывает, а чинят они меж собою сами же”17.
Подсудность дел по обычному праву определялась по фактической подведомственности определенной территории или группы казаков тому или иному институту власти. Исключение составляли только особо тяжкие преступления, совершенные на территории Войска Донского, за которые могло последовать наказание в виде смертной казни: измена, нарушение “заказа”, дела о “скопищах воров” и др. Они подлежали компетенции Войскового круга. “Как высший законодательный орган донских казаков Войсковой круг решал важнейшие вопросы казачьей жизни: …суд над главными преступниками, прежде всего над изменниками казачьему делу”18. Традиционные институты казачества на территории Войска Донского согласно обычному праву уполномочивались: рассматривать судебные дела по существу; отказываться от разбирательства; прекращать рассмотрение начатых дел; выносить приговоры; контролировать выполнение приговоров.
Органы, осуществлявшие “общее производство”, классифицировались на две “инстанции”: круг казаков непосредственного городка – первая и Войсковой круг – вторая. Приговоры “первой инстанции” (нижестоящей) могли обжаловаться в “суде второй” (вышестоящей)19. Приговоры “суда второй инстанции” обжалованию не подлежали, приводясь в исполнение немедленно. Кроме того, Войсковой круг мог выступать в качестве “суда первой инстанции” (об этом выше уже упоминалось). “Войсковой круг делал и общие распоряжения, судил и частные дела, назначал походы и поиски, разделял поземельные и другие довольствия, приговаривал к наказаниям и даже смертной казни. В помощь к войсковому атаману избирались кругом два войсковые есаула, которые исполняли приговоры круга по приказанию атамана. Письменными делами круга заведовал войсковой дьяк. Подобно общему войсковому управлению образовались с XVI в. и частные управления в городках: каждая станица выбирала своего станичного атамана. Идя в поход и составляя полки, Войсковой круг избирал полковых старшин, а полковые круги – прочие военные должности: есаулов, сотников и хорунжих. По возвращении же домой все слагали свои должности и становились по-прежнему простыми казаками, без всякого отличия между собой”20.
Войсковой круг как разновидность народных собраний указывал на наличие у донских казаков военной демократии, сосредоточив в своих руках судебную власть21. Для возбуждения “общего производства” в Войсковом круге часто ждали очередного сбора казачества или более значимого повода для его внеочередного созыва. Войсковой круг, собравшийся в плановом порядке, включал максимальное количество донских казаков. Если же он созывался вне установленного времени, то состоял из казаков столицы Войска Донского (Главного войска), близлежащих к ней городков и “гостюющих” донцов. Все в совокупности судили “малым числом” людей.
Малые Войсковые круги проводились довольно часто, нося, тем не менее, экстраординарный характер, означавший, что войсковой атаман имеет необходимость вынести на всеобщее обсуждение безотлагательные вопросы, но из-за невозможности в скором времени собрания всего Войска приглашает только “ближних” казаков. Именно эти собрания обсуждали основную массу текущих административно-судебных вопросов. Малый Войсковой круг отличался большей скрупулезностью в рассмотрении дел, а большой Войсковой круг, созываемый для самых важных нужд, не нисходил до подробностей изыскания истины или вообще отказывался от рассмотрения малозначительных судебных дел.
Подобная же практика сложилась и в отдельных городках, с тем отличием, что созыв местных казачьих кругов был менее бюрократизирован и осуществлялся в любой момент. Если дело было спешным, то его рассматривали в тот же день, а терпящие отлагательства судебные дела откладывались до более подходящего момента. “Пределов власти сих народных собраний нельзя узнать с точностью, ибо в действиях народа своевольного весьма многое допускалось по случайности и прихоти. Они даже иногда позволяли себе смертную казнь, но по-настоящему им принадлежало только решать споры и тяжбы, судить виновных и распоряжаться делами общественными”22.
Органы, реализовавшие “особенное производство” в период нахождения донских казаков в походе, не классифицировались на соподчиненные инстанции. За пределами Войска Донского в отрядах казаков царила дисциплина и практически беспрекословное подчинение ранее избранному атаману. Вся военно-административная, судебная, дисциплинарная, хозяйственно-интендантская часть оставались в ведении походного атамана и выборных войсковых начальников23. Состав “судебных органов”, осуществлявших “особое производство”, был всегда одинаков, включая одних лишь атаманов, а в ватагах – еще и ватажников. Хотя атаманы, осуществлявшие судебные функции за пределами Войска Донского, старались при рассмотрении дел пользоваться советами прочей походной старшины (по принципу “одна голова хорошо, а две лучше!”), дабы разделить с ним часть ответственности за принятые решения, тем не менее единолично выносили приговоры, которые тут же приводились в исполнение.
Казаки подчинялись приказаниям походных атаманов до момента возвращения в Войско Донское, где он в Войсковом круге отвечал за ранее вынесенные приговоры и вполне мог пасть жертвой “вердикта” общего сбора казачества. Поэтому “вожаки” обычно не злоупотребляли своими полномочиями. “Походный атаман мог казнить смертью за малейшее непослушание. Беспрекословно повиновались и выборным есаулам, и сотникам. Но кончался поход, возвращались казаки к своим делам и опять все были равные”24.
В ватагах, создаваемых казаками без участия Войскового круга, также царила дисциплина, но власть ватмана была более зависима от мнения ватажников. Поэтому приговоры по судебным делам обычно выносились кругом казаков ватаги, хотя из судебного процесса ватман не исключался, сохраняя за собой “в неясных делах” решающий голос. Соотношение полномочий между ватманом и ватажниками определялось в казуальном порядке.
Кроме традиционного процесса оправления правосудия обычное право донских казаков не запрещало внесудебного разбирательства дел. Самосуд осуществлялся потерпевшими лицами, либо членами его общины и фактически представлял собою признание вины и наказание без реализации необходимых процедур. Кроме того, самосуд производился, когда виновная сторона отказывалась выполнять “народный приговор”. Расправы эти были необыкновенно жестоки. Поэтому на Дону говорили, что ворам не суд законный страшен, а самосуд общества, так как пока до него дело дойдет, озлобленные потерпевшие вдоволь натешатся над его телом. При этом пускались в ход и палки, и кнуты, и кулаки. Иной вор после общественного возмездия хиреет, хиреет, да в могилу сойдет25.
“Самосудное” наказание “бить и грабить” являлось обыденным призывом к насилию не только над субъективно осуждаемым, но и над членами его семьи, так как никто уже не мог обеспечить неприкосновенности людям, имуществу и жилищу. Причиной применения самосуда в традиционном обществе было то, что основным принципом, обеспечивающим действие обычного права, являлась инициативная самозащита субъектов права. Принцип инициативной самозащиты заключается в том, что любой субъект, которому причинен ущерб, вправе восстановить нарушенное право по собственному усмотрению26. Важным назначением самосуда было не только возмездие непосредственно индивиду, но и превенция совершения правонарушений для остальных членов общины. Таким образом, по обычному праву донских казаков права и свободы “обличаемых” не охранялись, неприкосновенность индивидов и их имущества не гарантировалась, что, с одной стороны, нарушало права личности, а, с другой, – выступало превентивным фактором, профилактирующим общественно опасное поведение.
В целом за организацию судебного процесса отвечали атаманы всех уровней, и проведение самосудов было следствием их неосведомленности или попустительства. “Дела на суд народа предлагал по большей части войсковой атаман, который для того со своими есаулами выходил на середину круга, также если бы кто другой имел что-либо предложить народу, то был обязан выступить на середину круга. Войсковой атаман лично не имел особенной власти. Он был только блюстителем порядка и исполнителем приговоров народных. В Войсковом круге голос его был равен голосу всякого казака, и все преимущество его в этом случае состояло, кажется, в том, что представление и доводы атамана народ принимал иногда с большим уважением. Атаман вопреки этого ограничения не мог ничего предпринять по собственному произволу, иначе с бесчестием мог лишиться своего достоинства, а иногда и с опасностью за саму жизнь”27. “Однако уже со второй половины XVII столетия атаман являлся прямым начальником казаков в дни мира и брани… Он разбирал тяжбы, защищал от обидчиков… лишь окончательное решение передавал на суждение круга”28.
В пределах своих полномочий атаманы обязывались обеспечивать принятие мер к досудебному примирению тяжущихся и удовлетворению обиженных, сохранению мира и спокойствия среди казаков; созыву внеочередных казачьих кругов для рассмотрения тяжб и обид; “обличение” лиц, совершивших тяжкие деликты против казачества; организации немедленного приведения приговоров в исполнение. Неспособных к этому делу атаманов смещали. Часть тяжб и обид “частного обвинения” атаманы разрешали не доводя до всеобщего рассмотрения.
Важными участниками судебно-процессуальных отношений в обычном праве донских казаков выступали общественные посредники в организации разбирательства, именовавшиеся в народе “мировщиками”. Исходя из этимологии термина, главной задачей мировшиков было досудебное склонение сторон к заключению “полюбовной сделки”, которая совершалась взаимным прощением или принятием к выполнению предложенного “третьей стороной” решения возникшего конфликта. В традиционном праве правовые и моральные нормы выступали в неразрывной связи, поэтому при решении конфликтов руководствовались идеей примирения29. Таким образом, осуществление “правосудия” по тяжбам реализовывалось не только традиционными органами казачества, но и представителями общественности из старшин, стариков и уважаемых казаков.
Основными субъектами судебного процесса, естественно, выступали его стороны, в имущественных, обязательственных и земельных делах именовавшиеся тяжущимися. Самостоятельного наименования сторон гражданского процесса – истцов и ответчиков – обычное право донских казаков не выработало. В производстве по обидам (деликтам) стороны также не имели специального наименования. Между тем у донских казаков существовало понятие “обличение”, т.е. обвинение или оскорбление30. Этот термин мог характеризовать состояние “ответствующей стороны” как “обличаемой”. В качестве сторон судебно-процессуальных отношений могли выступать не только казаки, но и не казачье население Дона, в т.ч. инородцы (калмыки и татары), а также иноземцы.
В связи с отсутствием предварительного следствия и дознания институты подозреваемого, обвиняемого и подсудимого не устанавливались. Непосредственными участниками “судебного поединка”, как по тяжбам, так и по обидам, выступали стороны процесса, интересы которых в части обличения или оправдания специально никто не представлял. Каждый сам отвечал за себя, при этом в одном деле могло быть несколько представителей каждой стороны.
Сторонами судебно-процессуальных отношений на Дону выступали физические лица, городки, а также непосредственно Войско Донское. По тяжбам и обидам сторона, понесшая убытки или претерпевшая вред, могла: привлечь мировщика для разрешения конфликта в рамках досудебного разбирательства; обратиться за “достижением правды” в органы потестарной власти; участвовать в казачьем круге и давать там показания; предъявлять свои доводы и доказательства, приглашать очевидцев и прочих лиц, знающих о деле понаслышке; пользоваться помощью толмача; участвовать в исполнении приговора; получать войсковые грамоты о содержании приговора (по межевым делам), обжаловать приговоры круга казаков непосредственного городка в Войсковом круге.
В роли “ответной стороны” по делам о тяжбах и обидах могли выступать физические лица и городки. Войско Донское в данном качестве в судебном процессе никогда не участвовало. Даже если нарушение прав допускалось “должностным лицом”, представляющим Войско Донское, то ответственность наступала только в его отношении как физического лица (сразу после смещения). Ответная сторона судебно-процессуальных отношений также могла воспользоваться посредничеством мировшиков; участвовать в казачьем круге; давать объяснения, предъявлять свои доводы и доказательства, приглашать очевидцев и прочих лиц, знающих о деле понаслышке; пользоваться помощью толмача; получать войсковые грамоты о содержании приговора (по межевым делам); обжаловать приговоры круга казаков непосредственного городка в Войсковом круге. Впрочем, фактическое присутствие ответной стороны при осуществлении судопроизводства не всегда являлось обязательным условием для его организации.
Важнейшим доказательством в судебном процессе по тяжбам и обидам являлись показания очевидцев или лиц, знакомых с событиями и фактами рассматриваемого дела (послухи). В качестве свидетелей могли выступать только казаки, пользующиеся доброй славой, непорочные и не пенные31. Показания “порочных лиц” к сведению никогда не принимались, а “неказаков” и инородцев – принимались в самую последнюю очередь. “В Войсковом круге участвовали все казаки, кроме порочных и пенных (повинившихся). Заслужить прощение Войска они могли только своею храбростью… На Войсковом круге вершили суд… В своих решениях круг придерживался обычая – как раньше было”32.
Вызовы в “народный суд” очевидцев, да и прочих участников процесса из числа казаков обычно не производились, так как участие в казачьем круге было прямой обязанностью всех донцов. Специально приглашались лишь представители не казачьего населения Дона и иноземцы, для которых присутствие в казачьем круге в обычных случаях было запрещено. При судебном разбирательстве с участием иноверцев и инородцев, не знающих русского языка (татар, калмыков и проч.), пользовались помощью толмачей33. Обычно в этом качестве выступали донские казаки, обладавшие соответствующими знаниями, хотя при этом нельзя исключить возможность привлечения индивидуумов не казачьего происхождения. Роль толмача в судебном процессе была исключительно технической, заключаясь в переводе вопросов и ответов с русского языка на иностранный и обратно. Заведомо ложный перевод не допускался. Для подтверждения достоверности показаний казаки могли потребовать “кляти клятьбы”34 именем Бога, Аллаха или прочими святыми артефактами.
Порядок осуществления правосудия по деликтам основывался на презумпции виновности, т.е. носил обвинительный характер, устанавливая необходимость доказывания свой невиновности. Иными словами, принцип равенства обвинения и защиты отсутствовал, хотя право подсудимого на защиту никто не оспаривал, при этом не последнюю роль играло казачье происхождение участника процесса (естественно, предпочтение отдавалось донцам). Тем не менее судопроизводство как по обидам, так и по тяжбам осуществлялось по принципу состязательности сторон, носившей форму судебного поединка. Естественно, что ход судебного процесса никто не документировал, хотя некоторые приговоры Войскового круга могли формализоваться в виде войсковых грамот.
Судебный процесс в рамках “общего производства” делился на три стадии: “досудебное оглашение дела”, “судебное разбирательство”, “вынесение и приведение в исполнение приговора”. По “общему производству” между стадиями допускались хронологические разрывы, а по “особенному производству” они практически отсутствовали. По тяжбам возбуждение “особого производства” вообще не осуществлюсь, так как в походе у казаков все делилось поровну и являлось общим (особенно у односумов35). Смысла “тягаться” за имущество в чужом краю не было, его надо было еще доставить в Войско Донское (сохранив свою голову и жизни “сотоварищей”). Деликты же в скором порядке рассматривались атаманом (в ватагах – с непосредственным участием ватажников), который мог делать это как по своей инициативе, так и по обращению потерпевшей стороны. Такой суд был скорым, а порою жестоким, при этом не делалось никакой пощады трусам, предателям и прочим индивидам, своими поступками поставившим под угрозу жизнь и свободу донцов.
Возбуждение “общего производства” как по тяжбам, так и по обидам осуществлялось соответственно “исковой” или “потерпевшей стороной”, которая оглашала факт конфликта, рассказывая о нем другим лицам, оповещала атамана и уважаемых казаков. Все тяжебные дела, а также обиды частного характера, возникавшие между казаками, могли прекращаться по причине примирения сторон в досудебном порядке. Для этого индивид обращался к атаману, а чаще к прочему старшине или какому-либо уважаемому казаку, который выступал посредником в организации разбирательства, склоняя стороны к примирению. В случае безрезультатности предварительных переговоров мировщики инициировали рассмотрение дела в казачьем круге, вкратце раскрывая его содержание, занимая при этом нейтральную позицию, что являлось главным условием достижения истины (правды) при участии незаинтересованной стороны. По тяжким деликтам индивиды могли самостоятельно обращаться в казачий круг за “судебным удовлетворением” без участия посредников. В этом случае предъявление обвинения или иска начиналось непосредственно в казачьем круге, где “ущемленная сторона” начинала “виноватить” противоположную сторону, называя непосредственных субъектов преступления и предъявляя свои доводы.
В деликтах, имевших своим объектом общественные отношения, связанные с самим существованием казачества, потерпевшую сторону представляли атаманы, которые, узнав о совершении такого деяния, были обязаны произвести “словесный розыск”, т.е. опрос, приняв меры к установлению событий дела, задержанию виновных. От имени Войска Донского преследование преступников осуществлял войсковой атаман или прочие старшины, а от имени казачьих городков – атаманы городков. Доставление “обвиняемых” к атаману осуществлял есаул и прочие казаки. Возбужденное таким образом производство “досудебному прекращению” не подлежало, обязательно рассматриваясь в казачьем круге, заканчиваясь вынесением какого-либо приговора, а при поимке и обличении виновных – немедленным приведением “вердикта” в исполнение. Перед вынесением приговора атаман высказывал свое мнение о мере наказания, так как после “словесного розыска” он являлся самым сведущим в деле лицом.
Досудебное задержание “ответственной стороны” осуществлялось только по тяжким деликтам, не позволявшим дальнейшее безнаказанное общежитие без надлежащего возмездия. По проступкам и тяжбам “заключение под стражу” почти никогда не осуществлялось. В отношении “обличенного” часто применялся самосуд, если он задерживался на месте совершения преступления. В этом случае могли “засечь насмерть”. В других случаях на виновных указывали пострадавшие, очевидцы или лица, понаслышке осведомленные о деле. Атаман приказывал есаулу вместе с несколькими казаками задержать “обличенного” и доставить в указанное место. В тоже время, ограничение свободы часто осуществлялось и потерпевшей стороной вместе с очевидцами. До непосредственного осуществления правосудия такие лица находились на торговой площади или в одном из общественных сооружений под “крепким караулом” (если такие сооружения имелись). Однако из-за отсутствия надлежащих условий содержания “обличаемых” суд и расправа были достаточно скорыми (в пределах одних суток) или же индивид отправлялся “под караулом” в столицу Донского края.
Фактическое предъявление обвинения по тяжким деликтам осуществлялось после доставления к атаману. Последний самолично или при участии старшины, или уважаемых стариков в скорости опрашивал доставленного лица и принимал решение о созыве казачьего круга, об отправке лица в столицу Войска Донского или об отказе в созыве казачества. Предъявление обвинения при осуществлении “особенного производства” также обеспечивалось атаманом, но сопрягалось с немедленным вынесением приговора о виновности или невиновности лица. На этом стадия “досудебного оглашения дела” завершалась.
Непосредственно “судебное разбирательство” начиналось с обращения мировщика, “потерпевшей стороны”, атамана или другого лица к казакам, собравшимся в круге, о необходимости рассмотрения непосредственного дела. “Шапка означала закон, и казак-жалобщик на круге отдавал свою шапку старику, и тот, посчитав жалобу достойной рассмотрения, поднимал ее на посохе, что означало призыв к вниманию и справедливости”36.
Если предлагаемый к обсуждению вопрос являлся причиной сбора казачьего круга, то он, естественно, рассматривался по существу. Атаман объявлял собравшимся о причине сбора, и рассмотрение тяжбы или обиды начиналось. Если же предлагаемый вопрос не являлся основным, то его обсуждение зависело от совокупного мнения казачества, которое вполне могло и отказаться от рассмотрения дела. Причины отказа в обычном праве определялись в казуальном порядке. Например, тяжущийся казак порочного нрава или пенный, или ранее был приговорен в Войсковом круге к лишению “суда и расправы”, или дело давнишнее, или ранее уже рассматривалось, или стороны по нему уже мирились, или спрашивать не с кого, или малозначительно, или вообще отсутствует как таковое. Кроме того, прекращение разбирательства достигалось примирением сторон, деятельным раскаянием и взятием на поруки уважаемыми казаками, а также вследствие непричастности к делу указанного “обидчика” или “ответчика”. Хотя, если дело доходило до общенародного рассмотрения по существу, то оно чаще всего заканчивалось вынесением приговора.
Для выявления истины в центр майдана по очереди выходили стороны процесса, очевидцы и прочие лица. По делам о тяжбах казачий круг, выслушав истца, требовал к себе ответчика, “допросив” его, выносил решение. При рассмотрении тяжких деликтов кроме самого потерпевшего требовалось участие в обвинении от двух и более лиц (реже – одного), которые объявляли о преступлении, излагали его обстоятельства и предлагали возможный вариант приговора. После этого казачество призывало “обидчика”, допрашивало его и приговаривало к наказанию, если вина была очевидна37.
Во время осуществления судопроизводства есаул следил за порядком среди собравшегося казачества. Воздействие на нарушителей осуществлялось при помощи есаульской насеки (длинной палки). “За нарушение приличия и оскорбление святости круга каждый из граждан тут же мог быть наказан находившимся в руках есаула жезлом (есаул никогда не выпускал жезл из рук) или атаманскою насекою”38. Хотя по решению присутствующих казаков некоторых лиц (особо буйных) могли с позором изгнать из круга.
При рассмотрении тяжб основным доказательством выступали показания сторон и свидетелей. По деликтам доказательствами являлись: поимка с поличным; показания сторон, очевидцев или иных лиц, понаслышке знакомых с событиями и фактами рассматриваемого дела; и собственное признание. Поимка с поличным означала как задержание лица на месте совершения преступления, так и обнаружение у него похищенного имущества в последующем. Однако непосредственным сбором и оценкой весомости вещественных доказательств никто не занимался, а их существование обычно подтверждалось устными показаниями, высказываемыми сторонами процесса, или иногда демонстрацией “вещдоков”, что являлось необязательным.
Вменение вины могло носить субъективный характер, когда для вынесения приговора о наказании было достаточно показаний даже одного свидетеля. “Если, например, истец или обвинитель человек всем известной честности, а ответчик или обвиняемый человек, уже замеченный в чем-либо дурном, то его обвиняют, хотя бы и положительных доказательств его вины и не было”39. Собственное признание являлось “вершиной судопроизводства”, имеющей название в обычном праве донских казаков – “выложить на всю душу”40. Считалось, что в этом случае “душа освобождалась от греха, очищалась от вин, и когда наступит судный день, то чистосердечие зачтется”. Для получения собственного признания, применявшегося в условиях отсутствия или недостаточности доказательств, пыток не применяли, а старались призвать к совести, апеллируя к морали праведного христианина и неотвратимости “Суда Божьего”. В условиях доминирования религиозного типа общественного сознания эта мотивация была очень действенной. “Если преступление не доказано или преступник совсем неизвестен, то в наказание или погибель ему ставили “обидящую свечу”. Это обыкновенная свеча, но только поставленная комлем вверх. Стараются не ругать и не проклинать укравшего, но желают ему добра и здоровья, даже служат молебен за его здоровье. В таком случае его непременно начнет мучить совесть, и он принесет украденное. Если подозревают кого в воровстве, то на его имя подают просвиры, служат панихиды, поминая его как усопшего. Также берут обрезок украденной вещи (если это платье), относят его в кузню и кладут в мех. Тот, кто украл, станет пухнуть (раздувать его станет подобно меху) и не проживет года, непременно умрет. То же самое будет, если бросить часть того, что украдено, под жернов мельницы”41. Такие способы доведения до истины (правды) назывались у казаков “ворожба”.
Кроме уже названных существовали факультативные доказательства, употреблявшиеся “казаками доброго имени и честного нрава”, если основные отсутствовали или их было недостаточно. К числу таких доказательств относилась присяга на ручнице42, клятьба43, божба, поручительство, “общая правда”. Эти доказательства могли использоваться для “усиления” свидетельских показаний.
Присяга заключалась в устном свидетельствовании персональной невиновности и последующим целованием дульного среза стола огнестрельного оружия, приведенного в боевое состояние. Считалось, что Бог укажет на преступника, и ружье выстрелит. Низкий уровень развития техники серьезно повышал риск самопроизвольного выстрела. Поэтому перед началом присяги читалась молитва о спасении невинных душ, сопровождавшаяся наложением крестного знамения или упоминанием святых.
Клятва и божба осуществлялись словесно по широкому кругу дел, но с употреблением религиозно-символических процедур. Первое доказательство носило более значительный и торжественный характер, а второе обыденный, т.е. употреблялось в менее существенных случаях. Клятву приносили на Св. Евангелии, положив на него правую руку, или сняв со стен икону и поцеловав ее, прочитав молитву и т.п. Иноверцы давали клятву на артефактах собственной религии. Употребление божбы осуществлялось “именем” Бога. Сопровождалось конклюдентными и вербальными действиями, например, фразой “…Да, чтоб мне провалиться на этом месте!”. В условиях всеобщей религиозности “архаичные” доказательства были достаточно достоверны. Уличенные во лжи признавались людьми “безбожными” и “бесчестными”, совершившими преступление против Бога. Такие “побивались и грабились” без права судебной защиты в Войске Донском.
Поручительство в отличие от предыдущих доказательств осуществлялось посторонними людьми (а не сторонами процесса), хорошо знавшими непосредственных индивидов, но не состоявшими с ними в родственных или свойских узах. Поэтому поручались за невиновность лиц, говорили примерно так: “Мы знаем Акима Филиппыча, он на это не дюж…!”. В качестве поручителей выступало несколько (реже один) уважаемых казаков, стариков или даже старшин. Этим действием поручители брали на себя солидарную ответственность за возможные последствия, в случае появления в последующем материальных доказательств вины взятого на поруки лица. Поэтому поручительством никто не злоупотреблял.
“Общая правда” использовалась в качестве доказательства в земельных спорах о пределах “юртового довольствия”, а также для вынесения итогового решения по дела. Использование нижеописанного действия в одном или другом случае осуществлялось казуально. Тяжущимися сторонами выбирался достойный человек – “правда”, признанный непорочным и благочестивым, который с иной в руках проходил по оспариваемой меже. После этого считалось, что Бог указал верные границы юртов44.
Как видно из вышеизложенного, судебный процесс у донских казаков во многом носил достаточно архаичный характер, так как не было ни специализированных судебных органов, ни позитивного права, позволяющего обеспечить справедливость и законность принимаемых решений. Поэтому к обстоятельствам, подлежащим доказыванию по обычному праву, относилось банальное установление факта виновности по деликтам или призвание к ответу (по тяжбам). Рассмотрением иных обстоятельств по судебным делам атаманы и казаки себя не утруждали, да и не имели на то никакой возможности. Вышеозначенное еще раз указывает на то, что основной ценностью разбирательства являлось не установление истины, а водворение в Войске Донском мира и спокойствия.
После завершения выступлений “сторон”, заключавшегося в предъявлении доводов, доказательств, выслушивании очевидцев и “послухов”, среди казачества обычно проходили “народные прения”, где каждый желающий мог выйти в центр майдана, высказать свое мнение по рассматриваемому делу и предложить определенный вариант приговора, при этом казачество отвечало на прозвучавшее мнение громогласным “Любо!” или “Не любо!”. Высказывание последующих предложений осуществляется с учетом ранее провозглашенных и продолжалось до достижения “общей правды”. После этого атаман еще раз обращался к казачьему кругу: “А любо ли Вам, атаманы-молодцы…?” и излагал суть итогового приговора. Громогласное “Любо!” и атаманское “Так тому и бывать!” означали вступление приговора в силу. Естественно, что справедливость и обоснованность таких решений никто не гарантировал, ведь они зависели от воли и настроения толпы. “Что касается досудебной расправы, то не имея письменных законов и никаких точных постановлений, казаки вместо оных управлялись обычаями, старыми повериями, на совести и здравом смысле основанными…”45.
Хотя, приговоры выносились большинством казаков, после долгих споров обычно старались прийти к консенсусу. Вне зависимости от личных качеств, заслуг, званий и занимаемых “должностей” голоса всех участников собрания имели одинаковую силу. Одному только войсковому атаману предоставлялось право руководить процессом рассмотрения дел, направляя его в конструктивное русло, и обеспечивать выполнение вынесенного приговора. На взгляд современника, практически невозможно отличить единогласное решение от мнения подавляющего большинства, так как поименно в толпе никого не спрашивали и голосов не считали. Если предложенное решение одобрялось многими и не было возражающих лиц, то это принималось как согласованное всеобщее мнение. Немногие несогласные решались выступить против решительного большинства, а последнее считало себя вправе заставить присоединиться немногих к одобряемому решению. Но как только у присутствующих возникало разногласие, то никакого постановления не было возможности достичь до тех пор, пока разногласия так или иначе не устранялось. Возможные уступки достигались нередко после продолжительной борьбы, принимавшей характер кровавого столкновения. При этом меньшинство вовсе не признавало себя обязанным подчиняться мнению большинства и даже могло добиться принятия своего предложения46.
В случае невозможности (в данный момент) выявления или доставления “обличаемого” в совершении тяжкого деликта приговоры выносились “на темную”, а их приведение в исполнение откладывалось на потом. Длительным розыском никто не занимался, и если не удавалось достичь задуманного сразу, то поиски “обидчиков” прекращались. Однако в связи с тем, что судебное разбирательство осуществлялось во всенародном круге, то пенных казаков знали многие, передавая вести из уст в уста. Этот факт делал наказание в Войске Донском практически неотвратимым, склоняя “воровских казаков” к необходимости скрываться от народного возмездия.
При рассмотрении “фактовых дел” выявление виноватых могло вообще не осуществляться, при этом обычно производилось установление “крепкого заказа” на запрещение каких-либо действий в последующем. “Часть административных прецедентов, введенных в Войске Донском в XVI–XVII вв., изначально содержали в себе указания на обязательность следования им по аналогии. Таковыми у казаков являлись “заказы” Войскового круга. Однако даже их регулятивная сила со временем угасала, что приводило к возникновению необходимости повторного принятия запретов”47. “Изловленные” в нарушение заказа лишались “суда и расправы” в Войске Донском, то есть объявлялись вне закона и наказывались нещадно любым казаком, а чаще всего доставлялись в Войсковой круг или на торговую площадь, где карались прилюдно, чтоб другим неповадно было.
Приговоры по обидам могли быть как обвинительные, так и оправдательные, приводясь в исполнение немедленно. Решения по тяжбам также удовлетворяли различные “тяжущиеся стороны”. Вне зависимости от того, какая “судебная инстанция” выносила приговор он вступал в силу и тут же приводился в исполнение. За выполнение приговоров в пределах своей компетенции были ответственны атаманы всех уровней. “Случаи неподчинения были очень редки и проявлялись не среди природных казаков, а случайного элемента, попавшего на Дон и принятого в казаки”48.
В редких случаях к казакам, признанным виновными в обидах, применялось наказание менее тяжкое, чем ранее применялось в подобных случаях по обычному праву донских казаков, но для этого должны были иметься веские основания. Например, на Дону за царскими послами было закреплено право “отпрашивать” у Войскового круга от имени государя приговоренных к смертной казни. Казаки, приговоренные к наказанию по серьезным деликтам, считались пенными, и их появление не только в Войсковом круге, но и столице Войска Донского было запрещено. Таких было немало. Не случайно, когда в 1638 г. Войско стремилось укрепить оборону Азова, оно оговаривало, что в город могут прибывать даже пенные казаки, которым их вина была “отдана”, т.е. они были прощены49.
Отменить или изменить можно было только приговор, вынесенный кругом казаков непосредственного городка, да и то по решению Войскового круга. Приговоры, вынесенные в походе, оставались неизменными. Жалобы на атаманов, возглавляющих казаков за пределами Войска Донского, также подавались в Войсковом круге и могли закончиться наказанием “оных”.
Обжалование приговоров казачьих кругов непосредственных городков в Войсковом круге осуществлялось преимущественно по тяжбам и было явлением достаточно редким. “Дела по обидам большею частью решались миром. Старики заставляли обидчика идти к обиженному и просить у него прощения. Если же тот упрямился, то нередко сам атаман со стариками шли к нему, кланялись в ноги и склоняли на мир, прося не срамить, и не ездить в г. Черкасск на суд Войскового круга. Беспокоить это высокое учреждением местными кляузами и спорами считалось ниже казачьей чести, вызывая справедливые насмешки и нарекания соседних станиц. Кляузники не пользовались уважением среди казачества”50. Если же это происходило, то недовольная решением круга казаков городка “сторона” дожидалась очередного Войскового круга, заблаговременно прибывая в столицу края. После этого осуществилось обращение к войсковому атаману или старшине, или прочему посреднику, готовому заявить на собрании казаков о тяжбе, возникшей в непосредственном городке и несправедливом ее разрешении. Если Войсковой круг считал это дело важным, то оно тут же рассматривалось в обычном порядке с вынесением приговора. В случае уличения в несправедливости вынесенного в городке приговора атаману и казакам непосредственного городка делался “выговор”.
На основании вышеизложенного можно сделать определенные выводы. В процессе генезиса и экзистенции традиционного общества у донских казаков естественным путем сформировался особый порядок регулирования судебно-процессуальных отношений, который имел вербальную формализацию в партикулярном обычном праве. Данный порядок вырабатывался практикой общежития и разрешения возникающих конфликтов.
В XVI–XVII вв. специализированных органов правосудия не существовало, а судебные функции выполнялись традиционными институтами казачества. Судебный процесс был гласным, публичным, примирительным или состязательным (в виде судебного поединка) по гражданским делам, и обвинительным – по уголовным, носил примитивный характер, так как разделение на уголовное и гражданское производство отсутствовало, ход процесса не документировался, порядок судопроизводства имел вербально-символическое закрепление, допускавшее возможность отступления от сложившихся судебных процедур и не осуждающее самосуд.
Судопроизводство в Войске Донском осуществлялось как в отношении казаков, так и не казачьего населения Дона, а также иностранцев. Кроме того, за пределами края казаки пользовались иммунитетом от преследования по российскому законодательству, признавая над собой только “казачий присуд”. Кроме того, казаки отказывались “выдавать головою” подданных русского царя, поселившихся в крае, ссылаясь на древний обычай: “С Дона выдачи нет!”. Российским правосудием в основном признавался иммунитет донских казаков даже в условиях совершения преступлений на территории царства. В этом случае казакам предлагалось самим наказать “изловленных разбойников по войсковому праву”.
Традиционные институты казачества, выполнявшие судебные функции, можно классифицировать на органы, осуществлявшие производство на территории Войска Донского и реализовавшие чрезвычайное производство за пределами края (в походе). Органы, осуществлявшие производство на территории Войска Донского, диссоциировались на две “инстанции”: круги казаков непосредственных городков и Войсковой круг. Приговоры “первой инстанции” (нижестоящей) могли пересматриваться в “суде второй” (вышестоящей). Приговоры “суда второй инстанции” обжалованию не подлежали. Кроме того, Войсковой круг выступал в качестве “суда первой инстанции” по наиболее общественно опасным делам.
Судебный процесс в традиционном обществе донских казаков включал стадию “досудебного оглашения дела”, “судебного разбирательства”, а также “вынесения и приведения в исполнение приговора”. Основными субъектами судебно-процессуальных отношений выступали атаманы, мировщики, “стороны процесса”, очевидцы или лица, знакомые с событиями и фактами рассматриваемого дела, толмачи-переводчики (при непосредственном участии в деле иноверцев и иноземцев).
Вынесение приговоров осуществлялось на основе предъявлявшихся доказательств, главными среди них, а порою и единственными были показания участников процесса, в том числе явка с повинной. В связи с тем, что в рамках традиционного общества важнейшая общественно-регулятивная роль принадлежит религии, то объективная проверка достоверности показаний могла заменяться присягою участников процесса, а также “ссылкой” на доброе имя и честный нрав лица или поручительством прочих казаков. Приговоры на территории Войска Донского выносились всем казачеством, участвующим в непосредственном круге, а за пределами края – атаманами, при этом итоговые решения приводились в исполнение незамедлительно.
“Походное судопроизводство” было единоличным и зависело от воли походного атамана. Вне Войска Донского его “слово” было “законом”. За справедливость вынесенных приговоров атаман “головою” отвечал перед Войсковым кругом. В ватагах, учреждаемых казаками без воли Войскового круга, судебная власть в казуальном порядке делилась между ватманом и ватажниками.
Кроме изложенного выше порядка оправления правосудия, традиционное общество донских казаков не запрещало внесудебного разбирательства дел. Самосуд фактически представлял собою признание вины и наказание без реализации необходимых судебных процедур или же возмездие за отказ выполнять приговор, при этом права и свободы лиц, подвергнутых “народной юстиции” никто не гарантировал и не защищал. В этом случае вред наносился жилищу, прочему имуществу, а также членам семьи “осужденного”.
Таким образом, судебный процесс у донских казаков носил архаичный характер, состояние развития общественных отношений было адекватным уровню развития традиционного общества, позволяя разрешать конфликты и ассиметрично отвечать на угрозы, возникающие как для самого социума, так и для его отдельных членов в условиях отсутствия необходимых органов публичной власти.

§ 2. РЕАЛИЗАЦИЯ СУДЕБНО-ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ
ОТНОШЕНИЙ У ДОНСКИХ КАЗАКОВ В XVIII в.

В XVIII в. правовое положение донского казачества поменялось существенным образом. Если в предыдущий период казачество представляло собой традиционное общество, построенное на принципах этносоциальной и религиозной консолидации, то в XVIII в. все изменилось. Войско Донское как самодостаточное политико-правовое образование потеряло все признаки суверенитета, став в рамках Российского государства автономным административно-территориальным образованием. В силу замкнутости казачество сохранило свою идентичность, но по правовому положению уже становилось одним из сословий империи.
Проводившиеся в XVIII в. преобразования оформлялись правительством в законодательном порядке постепенно. С 20-х гг. XVIII в. “имперское законодательство” стало активно проникать вначале на уровне войскового, а вскоре и местных органов власти и управления51. “Однако еще в течение длительного времени большинство общеимперских нормативных актов являлись не обязательными для исполнения, если в них прямо не предписывалось, что они распространяют свое действие и на Войско Донское. Большая часть таких указов и царских грамот воспринималась донским правительством к сведению и, как правило, не исполнялась. В подобных случаях в Войске продолжали действие более ранние предписания…”52
Сфера действия нормативных актов была крайне незначительна. Поэтому регулирование общественных отношений еще длительное время обеспечивалось обычным правом. Так случилось, потому что законодатель сосредоточивал свое внимание на позитивном оформлении правового положения Войска Донского, распространении имеющейся в Российском государстве сословной организации на местное население, при этом практически не касаясь внутреннего порядка властвования53.
Между тем из ведения “казачьих судов” были изъяты дела иноземцев и неказачьего населения, в том числе “юртовых калмык” и “базовых татар”, проживавших на территории Войска Донского. “С 1712 г. на территории Донского Войска в семи километрах от Черкасска находилось подведомственное Военной коллегии учреждение – Монастырское укрепление с гарнизоном русских войск… Комендант крепости надзирал за законностью в Донском Войске, правопорядком среди казаков и их лояльностью к российскому правительству…, присутствовал при выборах войскового атамана, разбирал жалобы калмыков и татар на донских казаков, производил сыск беглых крепостных крестьян, мигрировавших на Дон, и отправлял их в Воронежскую губернию для дальнейшего разбирательства…”54. Фактически все документальное производство правительства с Войском Донским в 1712–1730 гг. осуществлялось через коменданта укрепления. Он же следил за исполнением казаками императорских и сенатских указов, докладывая о нарушениях в Военную коллегию55. При возникновении судебных дел неказачьего населения коллегия создавала следственную комиссию из командированных на Дон чиновников. В 1723 г. таким порядком рассматривалось дело “об обидах турок из Кафы”, учиненных войсковым старшиною Матвеем Краснощековым.
Производство особой важности передавалось на рассмотрение Сената с экстрактами (заключениями) Военной коллегии или без них (когда коллегия затруднялась принять самостоятельное решение). Таким порядком было рассмотрено 12 мая 1746 г. “дело о распре донских и запорожских казаков”. На основании возбужденного донским правительством производства Военная коллегия готовила свой экстракт (заключение) и направляла его в Сенат для рассмотрения и принятия решения. Последний, изучив карты и другие письменные источники, “дабы унять распрю”, определил границы между двумя казачьими территориями на основании межгосударственного договора Российской империи с Оттоманскою Портою 1714 г. Спорные земли, принадлежавшие тогда по договору с Турцией, закреплялись за запорожцами, а земли Российской империи – за донскими казаками56.
В течение XVIII в. была модернизирована вся система традиционных институтов казачества. Отныне власть на Дону перестала быть потестарной и приобрела публичную форму с “оттиском” традиционной легитимации. Специализированные органы правосудия, как и прежде, не учреждались, а их функции возлагались на существующие органы власти: войскового атамана; Войсковой круг, смененный в 1740-х гг. Войсковой канцелярией; канцелярии сыскных дел; станичные круги. В связи с тем, что казакам был запрещен самовольный выход в поход за пределы Войска Донского, то так называемое “особое производство” практически прекратило свое существование. Судебные дела, возникавшие в полках во время иррегулярной службы вне Дона, рассматривались по Воинскому артикулу и только малозначительные проступки и имущественные вопросы – по обычному праву. “…Русские офицеры, сталкиваясь с казаками в старину, дивились, как последние наказывали за проступки розгами своих собственных атаманов, бывших своих же начальников и это было столь удивительно, поскольку во время боя казаки подчинялись атаману беспрекословно”57.
“Судебная система”, действовавшая на территории Войска Донского, была представлена войсковым и станичным “инстанционными уровнями”, а с середины XVIII в. между ними появилось еще одно звено – канцелярии сыскных дел (другое название – канцелярии старшин по сыску беглых). Уже с конца XVII в. начал меняться состав традиционных институтов казачества, осуществлявших судебные функции. Так, после принятия в 1671 г. присяги на верность царю Михаилу Федоровичу рядовое казачество было практически отстранено от участия в Войсковом круге, а все дела “рядились” войсковым атаманом, старшиной и домовитыми казаками. С 1700 г. по велению царя Петра кроме войсковых старшин в Войсковой круг стали приглашаться только по два выборных старика вместе с атаманом от каждого городка58. Собирались “депутаты” преимущественно в плановом порядке, а в прочее время судебные функции выполнялись войсковым атаманом, при котором состояла походная канцелярия из “ближних” войсковых старшин.
Во второй половине XVIII в. Войсковой круг превратился в учреждение, в котором казаки избирались на второстепенные “войсковые должности”. До 1723 г. в нем избирался походный атаман, а до 1752 г. – войсковые старшины. Примерно с 60-х гг. в нем собирались только представители от станиц города Черкасска. Ежегодно 1 января они избирали войскового толмача и подтолмача, служивших русско-татарскими и русско-калмыцкими переводчиками, а также двух войсковых есаулов, наделенных в пределах города полицейскими функциями. В мае из войсковой старшины выбирались два войсковых комиссара, в обязанности которых входило наблюдение за исправностью почт, расквартированием русских войск, а также “попечение” о продовольственном снабжении. Также избирался “словесный судья”, рассматривавший гражданские иски, возникавшие на “торговой почве”59.
В пределах своей компетенции Войсковой круг сохранил право выносить некоторые судебные приговоры. Например, за “дурное поведение” и преступление против Войска Донского мог лишить казака присвоенного ранее звания войскового старшины. Так, в 1751 г. старшина Лащилин “за некоторую, оказанную Войску противность и непослушание” был лишен “старшинской чести и записан на три месяца в рядовые казаки”. В 1754 г. старшина Перфилов “за дерзости и за вятки и освобождение при поимке великороссийских беглецов” был лишен “старшинского чина и записан вечно в рядовые казаки”60.
В условиях практически полного отсутствия позитивного законодательства власть войскового атамана оказалась безграничной. Данная должность перестала избираться казачеством и замещалась по царскому указу. Поэтому атаман был подотчетен непосредственно царю и не нес ответственности перед донцами, вынося при этом приказания и “приговоры” от имени Войска Донского. “С этого времени атаман и старшины присвоили себе право распоряжаться с утверждения Военной коллегии, в ведение которой с 1721 г. перешло Войско Донское, всеми делами: назначать очередных казаков в полки и отправлять их по царским указам в русскую армию, раздавать казачьи чины и должности квартирмейстера, хорунжего, сотника и есаула, разрешать тяжебные дела и споры между станицами и др.”61.
В 1740-х гг. в крае было образовано региональное правительство – Войсковая канцелярия дел старшин, к которой перешли судебные функции, ранее выполнявшиеся Войсковым кругом. Новый орган власти под председательством войскового атамана включал двух войсковых есаулов, войскового дьяка, войскового толмача и “наличных” войсковых старшин. В целях оптимизации управления текущими делами в 1754 г. производство Войсковой канцелярии было разделено на несколько частей: гражданскую, военную и уголовную62. Для работы в правительстве стали привлекаться не все войсковые старшины, а только некоторые из них по “повесткам” войскового атамана.
Для сыска и задержания “беглых людей”63 на территории Войска Донского войсковой атаман назначал разъездных “нарочных по череду старшин”, но постепенно их обязанности распространились и на дела казачьи64. В своей разыскной деятельности нарочные старшины опирались на станичных атаманов, есаулов и “выборных стариков”, которые впоследствии стали именоваться “подписными”. Название это они получили потому, что у станичных атаманов и старейшин при объявлении войсковых грамот “отбирались подписные сказки” об их исполнении. Например, текст “подписки” станичного атамана, стариков и “лучших казаков” станицы Кумылженской от 26 апреля 1741 г., взятой войсковыми старшинами Григорием Кашиным и Алексеем Арчаковым, гласил: “По заповеди Святого Евангелия и под обязательством смертной казни не будем скрывать и держать у себя беглых, не будем выдавать за них замуж как своих дочерей, так ровно и сами не будем жениться на пришлых и брать из городов и домов, и базов, и прочего селения, також отводить и позволять давать это не будем…”65.
Назначение нарочных старшин могло осуществляться как по инициативе войскового атамана, так и по инициативе самих войсковых старшин. Так, “в 1737 г. войсковой старшина Сидор Никифорович Себряков “объявил” казаку Евдокиму Сидорову, чтобы тот донес войсковому атаману о том, что в “пустовых” медведицких юртах объявились разбойники… Себряков по своей “верной должности просил, дабы о поимке таковых, по сбору надлежащей команды, ему определено было и предложено войсковой грамотой руководство ею”. Получив такое донесение от казака Сидорова, войсковой атаман немедленно отправил Сидору Никифоровичу грамоту следующего содержания: “Предлагается сею нашей войсковою грамотой, чтоб ты с получении сей нашей грамоты для поимки разбойников со всех медведицких станиц хоть по сто и более числом конных, и оружейных казаков из отставных или выростков годных собрал, и всякими мерами с оную командою старался оных разбойников переловить, и ту воровскую разбойничью партию искоренить, и что чиниться и учинено будет, и сколько числом будет с медведицких станиц к себе для выше писанного соберешь, о том обо всем почасту рапортовать к нам в Черкасск неотлагательно, а чтобы в отправлении по требованию твоему из станиц казаков были станицами послушны и отправляли бы без всякого замедления, о том при всем наша войсковая грамота, и как сия наша войсковая грамота тобою старшиною Себряковым получена будет, и тебе учинить по сей нашей грамоте непременно. Писано в Черкасске 11 июля 1737 г.” Через некоторое время старшина Себряков докладывал в Черкасск “…милостью Божьей дело свое уже окончили, а впредь ежели, где прослышу, хотя единого человека по силе предложенным вашим войсковым грамотам в поимке таких злодеев буду со всякой прилежностью иметь старание дабы искоренить их до основания”66.
В 1743 г. войсковой атаман Данила Ефремов поделил территорию Войска Донского на шесть округов, определив каждому нарочному старшине свой “куст” станиц. В 50–60-е гг. XVIII в. данный институт приобрел более регулярные формы, а сами “нарочные старшины” стали именоваться “сыскными старшинами”. “Исполнительными органами распоряжений Войсковой канцелярии являлись сыскные старшины, которых было несколько и каждый заведовал определенной группой станиц. Главной причиной их возникновения являлась необходимость розыска и возвращение на места прежнего жительства беглых, во множестве наводнявших привольные донские степи, спасаясь от крепостной жизни. Кроме этого, их ведению подлежало также расследование судных дел на местах, через них объявлялись также распоряжения Войсковой канцелярии и осуществлялся контроль за их исполнением”67.
Под руководством сыскных старшин в каждом округе были учреждены “канцелярии сыскных дел” или “канцелярии старшин по сыску беглых” (разные наименования одного и того же учреждения), включавшие писаря и караульную команду. Сыскной старшина постоянно проживал в одной из станиц округа, где строилась “войсковая изба” со двором и острогом. Если сыскной старшина передислоцировался в другую станицу, то “войсковая изба” разбиралась на части и перевозилась на новое место.
Содержание войскового двора с сыскным старшиной производилось за счет станицы, в которой они располагались. Она же для службы в канцелярии и при окружном остроге выделяла писаря и караульных казаков. На сыскных старшин возлагалось выявление “беглых” крепостных крестьян и их высылка, уничтожение пристанища. Кроме того, в компетенцию старшин входили дела о казачьем населении: доведение до станичников указов и грамот, контроль за их выполнением, расследование судебных дел, рассмотрение тяжб и жалоб, мобилизация казаков на службу и т.д.68
“Станичная юстиция” в лице станичных кругов и подписных стариков сохранила свое прежнее значение, рассматривая проступки и тяжбы, возникшие в станицах. Функции примирения ссорящихся, сбора “штрафов напоем”69, досудебного разбирательства, вынесения приговоров, объявления их в станичном круге (с целью принятия итогового решения о наказании или помиловании) перешли в компетенцию подписных стариков, избираемых в каждой станице от нескольких до более десятка человек70. Роль станичных атаманов в судебных делах была ничтожной, заключаясь в организации задержания и доставления “обличаемых”, созыве и председательствовании в станичном круге. Отсюда на Дону сложилась пословица: “Атаман не волен и в докладе”, так как о судебных делах докладывали только старики71.
Созыв станичных кругов стал делом обычным. Если местные казаки не соглашалось с вынесенным стариками приговором, то судебное решение обсуждалось уже всенародно. «Сбор происходил по закличке в станичной избе. Закличка делалась так: по улицам ходил есаул и… кричал: “Атаманы-молодцы, вся честная станица Курмояровская! Сходитесь на беседу ради станичного дела! А кто не придет, тому станичный приговор – осьмуха!” Когда казаки соберутся, к ним выходил станичный атаман с есаулом и… вызывали обвиняемого в каком-либо проступке. Он кланялся казакам. “Вот честная станица! – говорил атаман, – старики присудили наказать его плетями за то-то! Как прикажете? Простить ли его или выстегать?”»72.
Самосуд как институт внесудебного разбирательства сохранился, но в виду появления новых административно-судебных органов был нежелателен, применяясь обычно только по очевидным делам, когда не только станичники, но и “осужденный” знал свою вину. Если же этого не было, то последний всегда мог “поискать правду” на обидчиков в канцелярии сыскных дел.
Подсудность в Войске Донском определялась по принципу подведомственности индивидов определенной территории тому или иному институту власти, а также в зависимости от тяжести деликта или величины тяжбы, когда наиболее существенные дела рассматривались непосредственно вышестоящей инстанцией. Большинство тяжб и проступков казаков находились в компетенции станичных кругов. Для них апелляционной инстанцией выступали канцелярии сыскных дел (по территориальной принадлежности). Обращения в вышестоящие инстанции осуществлялись в письменной форме и назывались “касательствами”, а лица, подающие жалобу, – “касательные”. В качестве “суда первой инстанции” канцелярии сыскных дел рассматривали тяжбы крупного размера, кроме того осуществляли розыск и доставление преступников в город Черкасск, предварительно осуществив “исследование” дела. Наконец, высшей инстанцией, осуществлявшей судебные функции в Войске Донском, выступала Войсковая канцелярия (до 1740-х гг. – Войсковой круг), рассматривавшая и выносившая приговоры по делам о тяжких преступлениях, а также в качестве апелляционной инстанции – “крупные тяжбы”. Принятые итоговые решения формализовали в “Настольном журнале решенным делам Войсковой канцелярии по уголовной, гражданской и военной частям”73.
Приговоры Войсковой канцелярии по преступлениям могли быть пересмотрены в Военной коллегии, а некоторые особо тяжкие дела, “клонящиеся супротив государства и имени царского величества”, рассматривались в особом порядке вне Войска Донского. “Внутренние казачьи дела между донцами чинятся по древнему их казацкому обыкновению в Войсковой канцелярии и в собраниях их, кругах; о важных преступлениях по представлениям от войскового атамана со всего Войска отпискам Военная коллегия определяет и нарочных из воинских чинов, и по получении тех следствий, рассматривая виновности тех продерзостей, чинит конфирмации”74. В 1730–1763 гг. следственные комиссии учреждались при крепости Св. Анны, а после того – Св. Дмитрия Ростовского. “Обер-комендант крепости встречается с атаманом Войска Донского, в 1764 г. принимает участие в разделе имущества умершего атамана Данилы Ефремова, в 1765 г. возглавляет учрежденную в крепости комиссию по делам распространения раскола среди донских казаков”75.
Таким образом, в XVIII в. в Войске Донском сложилась целая система органов, реализовавших судебные функции, сохранившая в себе отпечаток казачьего традиционализма (см. приложение № 5). Важным шагом к совершенствованию судебно-правовых отношений стала диссоциация в рамках Войсковой канцелярии уголовного и гражданского производства, хотя порядок осуществления правосудия по-прежнему не регламентировался, судоговорение не записывалось и носило обвинительный характер. В тоже время, приговоры Войсковой канцелярии и канцелярий сыскных дел фиксировались в специальных книгах.
В делах о преступлениях сторону обвинения представляли старшины Войсковой канцелярии или канцелярий сыскных дел, в делах по проступкам – потерпевшая сторона или подписные старики, а в делах по тяжбам каждая сторона представляла себя сама. В спорах между станицами их интересы представляли выборные делегаты. В судебном процессе внутри станиц основную роль играли подписные старики. Они выступали посредниками в примирении сторон и заключении “полюбовной сделки”, достаточно часто сопровождавшейся штрафом “в виде напоя”. Если же мировое соглашение не заключалось, то дело поступало в “коллегию” подписных стариков, рассматривавших его по казачьему обычаю и своему разумению. Утверждение приговоров и приведение их в исполнение осуществлялось в станичном круге.
«Казаки, уличенные в воровстве, трусости, непослушании, прелюбодеянии, несоблюдении постов и других не высшей тяжести преступлениях, наказывались “позором и штрафом”». Это означало, что виновного сначала наказывали плетьми или палками, сажали в клетку или забивали в колодки, а имущество его обращали в общевойсковую собственность. За убийства и особенно за измену делу казачьему, как правило, приговаривали к смертной казни. Обреченного сажали в мешок с песком или камнями и, опустив в воду, держали до тех пор, пока приговоренный не задыхался. После свершения казни его тело выдавали родственникам для погребения. Изменника Войску Донскому выводили на рубежную черту, где перерубали приговоренного пополам, оставив одну часть тела на своей территории, а другую перебрасывали на вражескую землю.
Приговоры станичного суда исполнялись желающими, если же таковых не находилось, то эта неприятная миссия выпадала на долю есаула. “Наиболее тяжкие дела в станицах не рассматривались, а переносились в Черкасск… Если решение станичного суда не удовлетворяло тяжущихся, они обращались к своему территориальному сыскному начальству, и если и там не находили приемлемого для себя решения, то ехали в Черкасск, в Войсковую канцелярию, являвшуюся высшей судебной инстанцией Дона”76.
Основными доказательствами, как и прежде, выступали свидетельские показания. Для перевода иностранной речи приглашались толмачи. В то же время, с появлением канцелярий сыскных дел особое значение приобретают вещественные доказательства, сбором которых, наряду с задержанием преступников, занимались старшины этих учреждений. По имущественным и торговым делам особую роль приобретают письменные документы, изучение которых позволяло довести дело до достижения истины.
Судебный процесс по тяжбам и проступкам носил гласный публичный характер и делился на три стадии: “досудебное оглашение дела”, “судебное разбирательство”, “вынесение и приведение в исполнение приговора”. По преступлениям досудебное “замирение” было практически невозможно, а первоначальной стадией процесса являлось “задержание виновных и сбор доказательств”. Задержание преступников могло осуществляться не только канцеляриями по сыску беглых, но и станичными атаманами, а также прочими станичниками. В любом случае предъявление обвинения было делом старшин, а не казаков. Канцелярии собирали надлежащие доказательства и отправляли их вместе с “колодниками” в Войсковую канцелярию для осуществления судопроизводства и вынесения приговора. Непосредственным рассмотрением уголовных дел занималась “уголовная экспедиция” Войсковой канцелярии, которая выносила свой приговор, а утверждение его находилось в компетенции войскового атамана или Военной коллегии.
Гражданское производство, осуществлявшееся различными “судебными инстанциями”, обычно растягивалось на более длительный период. Рассмотрение тяжб в канцеляриях сыскных дел и “гражданской экспедиции” Войсковой канцелярии осуществлялось на основе формальных доказательств. Исключение же составляли станичные круги, в которых рассмотрение дел происходило достаточно быстро “без лишних формальностей”. “Жалобщик” обращался с просьбой рассмотреть его дело, и если оно принималось к производству, то старики рассматривали его и выносили приговор, а атаман назначал время организации станичного круга. Между тем формализация производства наметилась и в станицах, в которых для осуществления делопроизводства во второй половине XVIII в. стали повсеместно появляться свои писари.
В судебном процессе в качестве тяжущихся сторон могли выступать не только физические лица, но и целые станичные общества. Чаще всего тяжбы станиц касались споров о границах “юртового довольствия”. В XVIII в. на Дону особую ценность приобретают земельные угодья. В связи с этим между соседними станицами или “частными владельцами”77 появляются тяжбы. Причиной этого было то, что при заимке земельных угодий границы “владений” указывались формально “без выезда на места” и установления межевых знаков. В войсковых заимочных грамотах, выдававшихся Войсковым кругом (Войсковой канцелярией), указывались только особенности рельефа местности (балки, озера и т. п.), а межевые знаки устанавливали только в случае возникновения споров.
«После такого размежевания и определения границ возникавшие споры решали в свою очередь оригинальным образом: войсковой грамотой предписывалось одному из старшин или более известному казаку, чтобы он в натуре решил спор по заповеди Св. Евангелия, как истинному христианину подобает. В свидетели приглашались казаки окружных станиц, кому что-либо известно о прежних рубежных знаках, с образом в руках показать правду еже, ей, ей. После чего за всякое учинение спора без приговора взималась войсковая пеня – сто рублей, спорящих называли “бездушниками”»78. К участию в обходе межевых знаков в обязательном порядке привлекались малолетки разводимых станиц “для памяти” и передачи другим казакам рубежей юртового довольствия.
После определения границ между юртами во избежание ссор и тяжб обычно составлялась “мировая запись”, включавшая подробное описание процедуры обхода межевых знаков, описание рубежей юртов, имена и фамилии разводчиков и “лучших казаков”, участвовавших в процессе их обхода. Среди документов о “правовой жизни” донских казаков известна “Мировая запись Усть-Бузулуцкой и Алексеевской станиц о прекращении спора о юртовом довольствии” от 12 октября 1730 г. В ней указывается, что для решения земельного спора двух станиц “по указу Войска Донского войсковой грамоты” старшина Андрей Свиридов “полюбовно меж себя обеими станицами помирились на прежние урочища Архипов развод” (то есть на раздел Архипова урочища). Далее в записи содержалось описание “земельного развода”. В заключении документа упоминалось: “А если кто которую станицей такой развод подымлет и завяжется, тогда той станице взять мне, Андрею Свиридову, двести рублев на Войско, а третьему взять сто рублев”79. На основе “мировой записи” Войсковой круг выдавал войсковую разводную грамоту.
“Однако через несколько лет о многих местах станичного рубежа вновь возникали большие споры с гражданами пограничной станицы. Чтобы решить в таком случае спор, назначали третейский суд или “общую правду”. “Общая правда” был какой-нибудь сторожил. Он, поклявшись перед Св. Евангелием, поступал по совести, брал в руки образ Спасителя и шел по тем местам, где, как он помнил, проходили грани. Показания его, в таком случае, были святы и нерушимы для обеих сторон. Так продолжалось до тех пор, пока в 1850 году станицы не были обмежеваны по распоряжению правительства”80. Подводя итог вышеизложенному, необходимо отметить, что в XVIII в. органы, осуществлявшие судебно-процессуальные функции в Войске Донском, практически потеряли свою потестарную связь с традиционным обществом в лице казачества и были представлены: войсковым атаманом; Войсковым кругом, смененным в 1740 г. Войсковой канцелярией; канцеляриями сыскных дел (с 1743 г.); станичными кругами. Войсковой атаман и Войсковая канцелярия административно и по судебной части были связаны с Военной коллегией, а также с Сенатом.
Обычное право как источник регулирования судебно-процессуальных отношений сохранило свою общественно-регулятивную силу на территории Войска Донского в отношении казаков и проживающих вместе с ними малороссиян. Во время службы в полках вне Дона обычное право применялось только по проступкам и тяжбам, в остальных случаях заменяясь российским военным правом. Судебные дела в отношении неказачьего населения и иноземцев подлежали юрисдикции российского законодательства, исключая малороссиян, проживавших вместе с донскими казаками.
Система органов, осуществлявших судебные функции, была представлена войсковой и станичной “инстанциями”, между которыми в середине XVIII в. появилась еще одна – канцелярии сыскных дел, являвшиеся территориальными подразделениями Войсковой канцелярии. Войсковой круг к середине XVIII в. был практически отстранен от оправления судебных функций. Новые органы власти в лице Войсковой канцелярии и канцелярий сыскных дел, хотя и несли на себе “отпечаток” партикулярного традиционализма (например, комплектуясь войсковой старшиной), но по сути уже являлись институтами публичной власти. Они в своей деятельности придерживались правоохранительной направленности, обеспечивали розыск преступников, предварительное следствие, судебное разбирательство и вынесение приговоров.
Самые значимые дела, касающиеся донского казачества, рассматривались Военной коллегией на основе представлений (экстрактов) следственных комиссий, состоявших из командированных на Дон военных чиновников. “Тяжебные споры” рассматривались Войсковой канцелярий в апелляционном порядке, если они были об ущербах или убытках в крупном размере или если возникали между отдельными станицами (чаще всего по вопросу размежевания юртового довольствия).
Судебная компетенция Войсковой канцелярии была диассоциирована на уголовное и гражданское производства, хотя порядок осуществления правосудия по-прежнему не регламентировался, судоговорение не записывалось и носило обвинительный характер. Стадии и субъекты судебного процесса остались практически неизменными. В числе доказательств все большую роль приобретали “вещдоки”, а по имущественным делам начали рассматриваться документы. Приговоры, выносимые войсковыми старшинами, фиксировались в специальных книгах.
В станицах судопроизводство практически не изменилось, осуществляясь, как и прежде, на демократических началах. Применение обычного права для регулирования судебно-процессуальных отношений оставалось обязательным. Доминирующую роль в судебных делах получили станичные старики, осуществлявшие как досудебное примирение, так и вынесение приговоров. В то же время, утверждение приговоров, наказание или помилование состояло в компетенции станичных кругов. Все прочее производство, в т.ч. по преступлениям, находилось в ведении вышестоящих инстанций. Между тем, как и прежде, казаки позволяли себе самосуд.
Особым в Войске Донском был порядок решения споров о границах землепользования, возникающих между станицами или “частными владельцами” (войсковыми старшинами). Первоначально рассмотрение земельных споров осуществлялось в Войсковом круге, как и любое тяжебное дело, методом примирения сторон. Однако в этом случае использовавшаяся методика выявила свою неэффективность. Поэтому стал применяться “третейский суд”, выезжавший для рассмотрения споров “на местность”, где земельная тяжба разрешалась достижением “общей правды”. К тяжущимся сторонам направлялся войсковой старшина или уважаемый казак, имеющие при себе войсковую грамоту, подтверждающую его полномочия. В его присутствии осуществлялось “дознание” истины между сторонами, которое закреплялось всеобщим обходом межевых знаков, а впереди такой “процессии” несли образа святых и преподобных или же Евангелие. Лицо, возглавляющее процессию с артефактами в руках, называлось “правдой”, “по заповедям Господним и совести” начертавший своим ходом “правдивую межу”. Это лицо обычно предварительно присягало на Евангелие в присутствии тяжущихся сторон. В последующем составлялась “мировая запись”, на основе которой войсковой дьяк составлял войсковую разводную грамоту.

§ 3. МОДЕРНИЗАЦИЯ ОРГАНОВ,
РЕАЛИЗОВАВШИХ СУДЕБНЫЕ ФУНКЦИИ
В ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕТВЕРТИ XVIII в.

В последней четверти XVIII в. российское правительство активизировало правовую политику по вытеснению обычного права из сферы применения в Войске Донском за счет разработки и внедрения нормативных актов. “В последней четверти XVIII в. процесс расширения сферы действия российского законодательства на Дону приобрел более целенаправленный характер. Он не сопровождался “слепым” распространением норм позитивного права, а характеризовался разработкой целого ряда законодательных актов специального локального назначения, содержавших комплекс правовых обычаев”81.
Причиной “экспансии” русского права стали серьезные пробелы обычного права в регулировании правоотношений на Дону, а также “открывшиеся” злоупотребления войскового атамана и старшин, допускавшиеся ввиду отсутствия “писаных законов”. Если в XVI–XVII вв. существовавшие потестарные институты власти не позволяли ущемлять права рядового казачества, а наоборот, последние диктовали свою волю старшине, то в XVIII столетии краем бесконтрольно управляла политическая элита, “заседавшая” в институтах публичного властвования Дона, субординированных к российскому правительству. Поэтому потребовалось позитивное определение правового положения существовавших органов власти и установление для них императивных предписаний. Поводом к модернизации власти в последней четверти XVIII в. стало восстание под предводительством Емельяна Пугачева, а также многочисленные жалобы казачества на притеснения войсковой старшины, вскрывшиеся злоупотребления и последующие смещение в 1772 г. войскового атамана Степана Ефремова.
Проведение реформ осуществлялось как одно из преобразований в рамках административной реформы в государстве, выразившейся в принятии в 1775 г. “Учреждения для управления губерний Всероссийской империи” и в 1782 г. “Устава благочиния или полицейского”. Преобразования в Войске Донском осуществлялись отдельными указами, адресованными непосредственно населению края. Между тем позитивное учреждение органов власти коммутировалось с “налаживанием порядка и обустройством Новороссии”, присоединенной к государству по Кучук-Кайнарджийскому договору с Турцией 1774 г.
Указом от 14 февраля 1775 г. “О создании Гражданского правительства” предусматривалось учреждение на Дону взамен ранее существовавшей Войсковой канцелярии нового органа по типу “губернского правления”82, которому “…для правления всех земских дел …велено все хозяйственное их внутреннее распоряжение, равным образом сбор всех установленных у них доходов, также все до промыслов, торговли и прочие гражданскому суду подлежащие дела производить по генеральному во всем государстве установлению, с соблюдением данных оному Войску привилегий”83. Впрочем, норма о “соблюдении привилегий” являлась лазейкой для применения обычного права. Так, дела о разбойниках и лицах, не принадлежавших к “войсковым гражданам”, разбирались и решались по Соборному уложению и Воинскому артикулу. В делах, касавшихся казаков и донских черкас84, Гражданское правительство все же могло принимать свои решения независимо от общеимперских законов на основе обычного права85. Исключение составляли “дерзкие преступления” (особо тяжкие), которые рассматривались по Уложению, Артикулу и прочим “общеимперским законам”.
“Войсковое гражданское правительство” состояло под председательством войскового атамана, включая шестерых войсковых старшин: двое непременных (пожизненных) и четверо погодных, а чтобы “предупредить корыстолюбие”, им выплачивалось жалование. “Непременные” были назначены указом главы государства (войсковые старшины Дмитрий Мартынов и Амвросий Луковкин), “погодные” избирались большинством голосов, поданных на общем собрании войсковых старшин, созываемом в конце апреля каждого года, а также станичными обществами, заранее оповестившими атамана о своем выборе, и утверждались указом Сената. Старшины, набравшие больше голосов, приводились к присяге 1 мая каждого года86.
Также по “высочайше конфирмованному” штату в состав Гражданского правительства включались два войсковых есаула, назначенных войсковым атаманом, один войсковой дьяк, два дьяка и шесть писарей. Охрана учреждения и рассылка документов производились “годовым караулом” под командою полкового есаула, включая в себя двадцать четыре заслуженных, к полевой службе неспособных казака, поочередно снаряжаемых городскими станицами Черкасска. Кроме того, непосредственному “начальствованию” правительства подлежали войсковой толмач, войсковой базарный и войсковые смотрители. Выборы в эти должности осуществлялись в Войсковом круге в конце апреля (там же избирались войсковые комиссары), а вступление в обязанности производилось с 1 мая.
Нормативным актом 1775 г. предусматривалась диссоциация гражданского (штатского) и военного производства. Вопросы гражданского производства, включавшие в себя в том числе оправление правосудия, рассматривались коллегиально (шестью старшинами). Решение по ним принималось большинством голосов. Однако без уведомления и одобрения атамана ничего никогда не предпринималось, а при разделении голосов поровну его мнение являлось решающим. «Громадные права были у атамана. Сказал кто-нибудь атаману не так, как должно – “Секи его!”, показался ответ грубым – “На линию на две перемены!”87. Вздумал атаман устроить праздник или скачки – “Взять из войсковых сумм – сколько нужно”»88. В те времена власть войскового атамана по военной части оставалась единоличной. Также в его непосредственном рассмотрении находилось производство дел о “безопасном порядке и внутренней тишине”, т.е. вопросы полицейского (административного) производства. Вышестоящей апелляционной инстанцией по гражданским делам выступала Канцелярия новороссийского генерал-губернатора Григория Потемкина (по совместительству вице-президент Военной коллегии), а по военным – Военная коллегия. В зависимости от содержания дел они поступали в одну или другую инстанции (см. приложение № 6).
Гражданское правительство, кроме реализации прочих функций, выполняло обязанности “губернского суда”. Светлейший князь Григорий Потемкин именовал заседателей Гражданского правительства соответственно судьями и асессорами, непосредственной компетенции которых подлежало судопроизводство, касавшееся имений, доходов-расходов, нарядов людей и подвод на общественные работы, промыслов, торговли и прочих вопросов, относившихся к “общежитию” всего населения Войска Донского. Основная масса судебных дел “производилась” Гражданским правительством в столице края городе Черкасске в письменной форме. Однако ежегодно в начале мая по просьбам “заказчиков” проводились выездные судебные заседания, где рассматривались только словесные просьбы по гражданским делам и “ходатайствам”, а равно производилось освидетельствование негодных к строевой службе казаков89. Заказчики – это тяжущиеся стороны, собиравшиеся в значительном количестве в Усть-Аксае или Тузловском Красном Яре для словесного суда или прочие казаки, имевшие какое-либо дело, подведомственное членам правительства90.
Войсковое гражданское правительство являлось вышестоящей инстанцией по отношению к канцеляриям сыскных дел, при этом рассмотрение тяжб и деликтов осуществлялось в коллегии непременных и погодных старшин. Гражданские дела поступали в непосредственное производство правительства в апелляционном порядке или в рамках института “заказчиков”. Уголовные дела рассматривались в судебном порядке в качестве “суда первой инстанции” по “следствиям” канцелярий сыскных дел. “Большинство уголовных дел: об убийствах, кражах, поджогах, разбое, насилии, кровосмешении и проч. рассматривались Гражданским правительством непосредственно, оно же выносило приговор. К обвиняемым в тяжких преступлениях разрешалось применять “пристрастный под битьем плетьми” допрос”91.
Войсковое гражданское правительство выносило окончательные приговоры по всем делам, находившимся в его производстве, за исключением преступлений, по которым виновных обычно наказывали кнутом, ссылкой или смертной казнью. По ним приговоры утверждались новороссийским генерал-губернатором Григорием Потемкиным, а после его смерти в 1791 г. – в Военной коллегией. Последняя также рассматривала апелляции на приговоры регионального правительства92.
Преступники в Войске Донском никогда не приговаривались только к лишению свободы, а обязательно подвергались телесным наказаниям, отдавались в “каменную годовую работу”. “Обычным наказанием за уголовные преступления было битье плетьми или “кошками”93 и направление на бесплатные “общевойсковые годовые работы”, и прежде всего на каменоломни. Там же трудились казаки, отличавшиеся неумеренным пристрастием к спиртным напиткам. Еще в 1785 году в Черкасске начали составлять списки казаков, которые, “впав в распутную жизнь, не только не делают обществу и семейству пользы, но еще обратили себя на пьянство”. В 1792 году эти списки были дополнены и тогда-то было решено пьяниц “к воздержанию их от сего употребить к выламыванию камня”94.
В ХVIII в. смертная казнь “в куль да в воду” и подобные виды наказания не переменялись. “Если преступник квалифицировался судом как особо опасный, его заковывали в кандалы. Любое наказание не влекло за собой потери прав и преимуществ, дарованных казакам, кроме преступлений по службе, когда виновный приговаривался к лишению чина. По отбытии наказания казак считался полноправным гражданином общества. Приговоренных к тюремному заключению (а это были в основном сектанты, чиновники, совершившие служебные проступки95) отправляли в Никольскую или Ивановскую тюрьмы города Черкасска (в других станицах Дона в XVIII в. тюрем не было). Каждая из них управлялась особым старостой. Первоначально мужчины и женщины содержались в тюрьмах совместно, и только в 1778 г. было принято решение о раздельном содержании мужчин и женщин. Женщин стали отдавать для исправления в “прядильный дом”, где они проводили время в работе. Заключенные находились в тюрьме целый день и только вечером под караулом выпускались за городскую стену для прогулки”96.
По самым важным преступлениям, в основном политическим, запрашивалось мнение князя Григория Потемкина. Особо старательно преследовались раскольники, на поимку которых снаряжались вооруженные команды. Лиц, уличенных в пособничестве сектантам, разыскивали, осуждали и “сажали” в тюрьму, где священнослужители увещевали их отречься от ереси. Если эти меры не приводили к желаемому результату, то упорствовавших наказывали плетьми, высылали за пределы Войска Донского. Всех остальных, причастных к расколу, нещадно пороли плетьми.
Для рассмотрения тяжебных дел, возникавших на торговой почве или касавшихся взысканий по векселям (долговым, платежным, залоговым обязательствам), при Гражданском правительстве был учрежден Войсковой гражданский суд или Словесный суд, включавший судью, помощника судьи и письмоводителя (соответственно старшина Иван Селиванов, походный есаул Алексей Жмурин и Иван Юдин). Судью выбирали “по общему избранию здешних городских станиц”, а помощника и письмоводителя определяло “войсковое правительство”. Кроме них, по Инструкции Гражданского правительства от 27 апреля 1777 г. № 1350 “в словесный суд избирались из отставных всех городских станиц Черкасска, собравшись в одно место, по пять стариков с рядовичами”97.
Согласно “Устава благочиния или полицейского” 1782 г., словесные суды учреждались во всех “губернских городах”, безотлагательно, устно и гласно разбирая “обращения” по гражданским делам, “а до письменных просьб и уголовных дел этому суду дела нет”. Производство осуществлялось “по Соборному уложенью, указам и Учреждениям для управлений губерний”, а в Войске Донском еще – войсковым грамотам и обычному праву. Задачами такого суда было “примирение спорящих, кои словесно спорят, доставляя им законную, честную, безтяжебную жизнь, злобы, распри и споры прекращая, доставляя каждому ему принадлежащее”. Ответчики приглашались в суд на основе повесток, разносимых “частными приставами”, не позднее следующего дня (кроме воскресных и праздничных дней), а само дело разрешалось в течение следующего дня. Обращения тяжущихся и “словесные решения” фиксировались в “дневной записке словесного суда”98. “Гражданские приговоры” являлись окончательными и обжалованию не подлежали.
В Войске Донском деятельность Словесного суда во многом регулировалась указаниями регионального правительства, устанавливавшего императивные нормы. 25 февраля 1777 г. было определено “когда по разбирательствам в словесном суде дело доходить будет по просьбам за долговые деньги, по кабале, по продаже чьего либо имения, о таковых представлять к Войску рапортами, а по векселям, не приступая к разбирательству, отсылать к ратуше, а если кого случиться принудить к заплате долгу или какого-либо другого иску, таковых содержать в тюрьме, но не долгое время и о том в оный суд предложить приказом”99.
Судьба словесного суда на Дону была порою драматична. Так, войсковой грамотой от 26 февраля 1801 г. предусматривалось “за учреждением в городе Черкасске Полицейской экспедиции, оный суд по причине предполагаемой в нем большей ненужности уничтожить”100. Юрисдикция упраздненной “инстанции” распределялась между “гражданским приставом” Полицейской экспедиции, Черкасским сыскным начальством (станица Аксайская), Гражданской (тяжебной) экспедицией Войсковой канцелярии и Экспедицией казенных дел101. Однако войсковая грамота “О создании словесного суда” от 9 октября 1801 г. предусматривала восстановление данного учреждения, так как “Устав благочиния или полицейский” никто не отменял.
Появление Словесного суда имело большое значение для разрешения “судебных нужд” в городе Черкасске, который являлся важным торговым центром юга страны. На рынки донской столицы приезжали торговые казаки, иногородние купцы, а также иностранные негоцианты. На коммерческой почве постоянно возникали “тяжбы”, производство которых требовало немедленного и постоянного рассмотрения, в противном случае они грозили возникновением беспорядков. В этом случае за дело принимался “войсковой базарный”, который отвечал за охрану порядка на черкасских торгах, контролировал соблюдение купцами установленных мер весов, собирал с них налоги и пошлины, выявлял фальшивые деньги102.
Таким образом, в последней четверти XVIII в. региональное управление донскими казаками трансформировалось в многофункциональный институт публичной власти, существующий на основе российского законодательства, при этом не ущемлявший привилегий, данных казачеству. Гражданское и уголовное производство сосредоточились в ведении донского правительства, а для скорого производства тяжебных дел, возникавших на торговой и вексельной почве, был учрежден Войсковой гражданский суд.
Недостатком Гражданского правительства было то, что нормотворческая, исполнительная и судебная функции в нем соединялись воедино, создавая благоприятную среду для злоупотреблений103. Кроме того, в указе от 14 февраля 1775 г. ничего не говорилось об упорядочении деятельности канцелярий сыскных дел, которые продолжали свою деятельность без законодательного статуса. Власть сыскных старшин, тем временем, значительно упрочилась, прошла проверку временем. Старшины стали полноправными начальниками “сыскных округов” (казачий вариант уезда), “замкнув на себе” рассмотрение административно-полицейских и следственно-судебных, хозяйственных, финансовых вопросов, касавшихся подведомственных станиц.
Согласно “Учреждений Всероссийской империи” в губерниях страны учреждались уездные (земские) полицейские органы – нижние земские суды, комплектовавшиеся дворянами на сословных началах. Они состояли из капитана-исправника и трех-четырех заседателей104. Непосредственно на Войско Донское “Учреждения” не распространялись. Однако в начале 80-х гг. XVIII в. не без участия Григория Потемкина “Канцелярии старшин по сыску беглых” были преобразованы по типу нижних земских судов и получили новое наименование “сыскные начальства”105. Хотя деятельность сыскных начальств пока не регламентировалась российским законодательством, а осуществлялась на базе войсковых грамот, атаманских наставлений, инструкций, наказов и обычного права донских казаков, для службы в них баллотировались не дворяне, которых на Дону было крайне мало, а войсковые старшины106.
В результате проведенных преобразований сыскные начальства состояли из руководителя – сыскного начальника, нескольких сыскных старшин (судей), экспедитора, писаря с писцами, караульной команды. Сыскные начальники и старшины ввиду малочисленности наличного (не находящегося на воинской службе) донского дворянства не избирались, а назначались войсковым атаманом из числа войсковой старшины “по представлению нескольких достойных людей Войска”, при этом срок их службы чаще всего колебался от одного года до двух лет.
Теперь все сношения Войскового гражданского правительства со станицами осуществлялось только через сыскные начальства. «…В Войске не могли сразу примириться с этим нововведением и только с 1787 г. грамоты, посылаемые войсковым правительством в станицы, стали начинаться словами: “от Войскового гражданского правительства”, а не прежними “от донских атаманов и казаков”»107.
Компетенция сыскных начальников была довольно обширной. Они осуществляли предварительное следствие, задерживали “подозреваемых” и конвоировали в Черкасск, рассматривали в апелляционном порядке тяжбы, поступившие из “станичных судов”, объявляли и контролировали выполнение царских и правительственных нормативных правовых актов, а также войсковых грамот, отвечали за содержание дорог, мостов, почтовых трактов, сопровождали воинские части по территории Войска Донского, вели учет и сбор “подушной подати” с находящихся на Дону малороссиян, вели учет мастеровых людей, казаков и “выростков”, приводили казаков к присяге, обеспечивали наряд “на работы и походы”, освидетельствовали непригодных к службе, а также выполняли прочие функции.
В течение 80–90-х гг. деятельность “начальств” специализировалась. Так, например, Гражданское правительство разработало “Инструкцию о производстве исследования сыскными начальствами преступлений” от 1 июня 1786 г., которая предписывала протоколировать все проводимые следственные действия, “устанавливая место преступления, время совершения содеянного, указывая, когда было возбуждено производство, дабы поспешность решения дел была известна Ея Величеству”108.
В череде проводившихся преобразований последней четверти XVIII столетия не остались без внимания и органы местного самоуправления, которые размещались в “станичной или становой избе” (равнозначные наименования). Ордером князя Григория Потемкина от 7 мая 1775 г. в поселениях Войска Донского были учреждены станичные суды, в составе станичного атамана и двух выборных на станичном круге уважаемых стариков. В юрисдикцию станичных судов входили “все мелкие судебные дела и тяжбы между казаками и лицами других сословий”109. Утверждение вынесенных приговоров в станичном круге не требовалось, и они могли приводиться в исполнение без объявления местному казачеству (в скорости и без апеллирования к обществу).
На станичного атамана кроме судебных функций возлагались еще и полицейские обязанности. В случаях, когда преступление совершалось на территории станицы или ее юрта, атаман, не дожидаясь приезда сыскного начальника, проводил “словесный розыск” (дознание) и по возможности производил задержание “виновных”. В распоряжении станичного атамана находился есаул и казачья команда для дежурства на кордонах (заставах), для охраны станичного порядка. Не являясь постоянными служителями правопорядка, они выполняли полицейские функции “по череду”. Чаще всего это были казаки, негодные к полковой службе или на время уволенные с нее.
При станичных избах повсеместно стали появляться станичные писари, подчинявшиеся станичному атаману. “Должность станичного писаря состояла в прочтении войсковой опасной грамоты… и другого какого повеленья, коих не списывали, а прочитав, отправляли в другие станицы… Копии с повелений начали списывать с 1783 г. Суд станичный также не записывался… Даже приговорная станичная книга была заведена только с 1795 г.”110 В войсковой грамоте от 24 января 1799 г. говорилось, что “…книги сделаны тетрадями в четверть листа, а прочие хотя и на целых листах, но все сшиты беспорядочно и притом без шнура и печати, и никем по листам не закреплены. Из числа употребляемого расхода во многих статьях не пояснено, для кого именно последовали данные издержки, а в других не означено оным ни месяца, ни числа, да и записывается расход с некоторых станицах первоначально на разных малых клочках, а потом вводится в книги, пропустя довольное после того время, и хранятся сии книги у себя дома, а у иных станиц те книги не с начала нового года, а со вступления каждого атамана в должность”111.
Таким образом, в последней четверти XVIII в. в Войске Донском официально появился станичный суд, члены которого избирались на станичном круге, что продолжало демократические традиции казачества и одновременно позволяло продолжить практику применения обычного права. “Станичные избы” потестарно были связаны с местными казаками, и отсутствие позитивного права не превращалось в произвол.
Между тем после так называемого “Есауловского бунта” 1792–1794 гг., вызванного отказом некоторых станиц выполнять требование российского правительства о переселении 3 тыс. казаков на Кавказскую линию, наказным атаманом Д.М. Мартыновым по требованию начальника карательной экспедиции князя Щербатова было издано “Наставление… для станичного правления” от 1794 г. На основе нормативного акта в неспокойных юртах были образованы “станичные начальства”, члены которых назначались войсковым атаманом. За свою деятельность они отвечали перед главой края и региональным правительством, а не местным казачеством, и “никогда не смели придавать суждению общим голосам и требовать воли казаков, но исполняли б как чиновники все им предписанное”. Станичный суд остался без изменения, включая атамана и двух стариков112.
Введенные ограничения в организации самоуправления были отменены уже при войсковом атамане Василии Орлове, который подготовил новый “Наказ станичным правлениям” от 17 августа 1797 г. Теперь “станичные начальства” упразднялись. Выборность станичных правлений восстанавливалась. Однако казаки, избрав местного атамана, обязывались представлять своему сыскному начальнику окончательное заключение об его годности для утверждения войсковым атаманом.
Станичным атаманам и старикам “Наказ” предписывал точно и без “замедления” выполнять все предписания высшего начальства, а рядовым казакам предлагалось всегда помнить, “что в прежние времена они имели великое уважение, как к старшинам, так к старшим и почетным людям”, а потому “чтобы по насылаемым от высшего начальства повелениям никто не смел на сборах в противоречие кричать”, а “ежели ж кто на это отважится, таковых станичному атаману и старикам, не выходя со сбора, там же наказывать, на страх другим, плетями”. “Искреннее желание этого атамана было, чтобы донские граждане блюли между собою старинную простату и убегали от тяжебных дел и ябед”113.
Однако уже на основе сенатского указа “Об утверждении прежних постановлений в Донском Войске и о восстановлении Войсковой канцелярии” от 6 ноября 1797 г.114 в станичных правлениях был восстановлен “древний порядок” властвования и судопроизводства. Впервые в законодательном порядке определялась компетенция “станичной юстиции”, которая была представлена в виде двух “инстанций”: общий станичный сбор казаков (станичный круг) и “суд атамана и стариков”. Дела первой – откладывались до наступления праздничных дней и сбора всего местного казачества, второй – рассматривались в любое время “в спешном порядке”. Вопросы, превышающие власть атамана, решались на собрании общины, а дела, превышающие власть общины, отсылались в сыскное начальство115.
Ведению общего станичного сбора подлежали тяжебные дела на сумму не выше 50 рублей, причем недовольная сторона имела право “переносить дело” в сыскное начальство. Станичные атаманы и старики (число от двух до более десяти) рассматривали дела “полицейского характера”, касавшиеся мелкого воровства, незаконной порубки леса, захватов земель, семейных ссор, буйств, драк. Дела о более тяжких деликтах находились в компетенции вышестоящего начальства. Однако на практике станичными обществами рассматривалось большинство “криминальных дел”, исключая одни лишь убийства.
Основными видами наказания в XVIII в., выносимыми в станицах, были штрафы, битье розгами, “забивание” в колодки, выселение за пределы юрта. Также по старинному обычаю мелкие проступки наказывалась “штрафом напоем”. Против этого вида наказания особенно возражал войсковой атаман Василий Орлов “ибо сие введение было весьма подло и не сообразно с должным порядком”116.
Одновременно с “узаконением” станичного судопроизводства указ от 6 ноября 1797 г. предусматривал реструктуризацию регионального правительства. После объявления указа на Войсковом круге Войсковая канцелярия, упраздненная в 1775 г., была восстановлена под председательством атамана как совещательный, исполнительный и судебный орган, состоявший из всех старшин Войска Донского (по образцу 1740–1755 гг.). На рассмотрение в Войсковую канцелярию поступали дела административно-хозяйственного управления Войском Донским117. Уголовные дела иногородних и иностранцев, которые раньше рассматривались Войсковым гражданским правительством, отсылались в Воронежскую и Новороссийскую губернии, а гражданские дела Войска Донского изымались из Военной коллегии и передавались на рассмотрение в Сенат118. Войсковой атаман теперь в равной степени ведал как военными, так и гражданскими делами. Войсковые грамоты рассылались от имени войскового атамана и Войска Донского119. В Военную коллегию направлялись не рапорта, а отписки, как было до 1775 г. Кроме того, судопроизводство в отношении донских казаков стало осуществляться исключительно в Войсковой канцелярии, она же утверждала свои приговоры120.
Между тем проведенная в 1797 г. административно-судебная реформа практически не затронула деятельности сыскных начальств, и они, как и прежде, оставались без четко сформулированных организационно-правовых основ. Для устранения этого пробела войсковой атаман Василий Орлов разработал “Наставление сыскным начальникам” от 1797 г., к которому прилагалось сопроводительное письмо. «“По войсковому ведомству в сыскных начальствах положено быть в каждом по три судьи, которым жалованье определено из станичных доходов… А чтобы они старались об успешном исполнении дел и справедливом разбирательстве между тяжущимися, о немедленном удовольствии обиженных и о привлечении виновных к суду, то для этого: 1-е – их снабдить специальными инструкциями, 2-е – наблюдать, чтобы в оные определялись люди достойные, будет же кто в противозаконном деянии замечен, то – судить и поступать с ними по Закону”. Основная задача начальств – “прекращение злобы и распрей, доставление людям законной, честной и безтяжебной жизни”, а судьи обязаны “осуществлять свои полномочия исправно с крайним расчетом и всегда прилежно, воздерживаясь от злоупотреблений, взяточничества и обид”»121.
Важным достоинством “Наставления сыскным начальникам” было то, что оно содержало ряд норм процессуального права. Устанавливались сроки производства дел. По всем предписаниям, направленным из Войсковой канцелярии, “касающимся пользы службы и государственных интересов”, “начальства” обязывались в течение трех дней приступить к их исполнению, а по завершении работ – немедленно докладывать. По разным тяжебным делам “в обидах и бесчестии” и прочим требовалось осуществлять скорое и правильное словесное разбирательство, показывая “обиженным должное и безволокитное удовольствие” в срок не более восьми дней. Дела о проступках “донских чиновников”122 немедленно передавались в Войсковую канцелярию без производства дознания. По “криминальным и другим важным делам” расследование предписывалось производить немедленно, особенно если по ним “содержаться будут колодники”.
“Изловленных преступников” предписывалось допрашивать, выясняя время, место, обстоятельства преступления “сколько можно яснее, доводя подсудимых увещеванием и околичностями до показания истины”. За всеми проходившими по делу “оговорными” людьми, названными в допросе, посылался караул. Всех задержанных опрашивали порознь, а потом устраивали очную ставку, именовавшуюся у донских казаков “сведение на лицо или выведение на личную ставку”123. Тем временем о “состоянии” задержанных, так и “касательных” требовались сведения с их места жительства. “По открытии всех обстоятельств, потребных делу, чиня как можно скорее без малейшего недостатка следствию присылать” рапортами. Изобличенных в преступлении заковывали “смотря по вине в железах или колодках и под крепкой стражей” для дальнейшего решения судьбы отправляли с собранными материалами в Войсковую канцелярию124. Однако с 1799 г. конвоирование свыше 300 верст было запрещено. Если “войсковой двор” сыскного начальства находился на большем расстоянии, то в Черкасск отправлялись лишь материалы уголовного дела, а “колодники” дожидались вынесения приговора в окружных острогах125. Кроме того, некоторые из задержанных за не особо тяжкие деяния, активно сотрудничавшие с правосудием – “сговорные”, до вынесения приговора могли отдаваться в станицы на “верные поруки”, а по не отыскании таковых содержались под стражей в окружном остроге.
Рассмотрение дел и вынесение приговоров по “воровствам разного рода” в размере не более 20–25 рублей, а также “другим неважным преступлениям” было введено в компетенцию сыскных начальств. Если проступок совершался станичным атаманом или выборным стариком, то виновных обычно содержали под домашним арестом (на хлебе и воде). Рядовых казаков секли плетями, а донских черкас били “кошками” и отдавали на поруки, чтобы они впредь “законов” не нарушали126.
Также в ведение сыскных начальств поступили просьбы “по земельным делам спорного довольствия между станицами и хуторами”, которые предписывалось рассматривать лично, используя посредничество “околичных станиц старожилов”, так называемых “правд”. Основными доказательствами при рассмотрении земельных споров и “разводе юртового довольствия” были войсковые заимочные и разводные грамоты, “мировые записи” о “полюбовных сделках”, а также показания “правд”. В этом случае главными задачами “начальства” было “достижение справедливости и предоставление каждой стороне земли, ранее ей принадлежащие”. Если же в итоге одна их тяжущихся сторон оставалась неудовлетворенной, то “чиновник” направлял в Войсковую канцелярию рапорт с описанием сути дела и собственным мнением о его содержании.
Судебная юрисдикция “начальств” по гражданскому производству определялась рассмотрением апелляций по гражданским искам станичников, недовольных решением станичного суда. Если же истец не находил судебного удовлетворения и в сыскном начальстве, то для подачи апелляции в Войсковую канцелярию получал на руки копии материалов дела и отправлялся “судиться” в Черкасск. Без надлежащих документов производство в Войсковой канцелярии не возбуждалось. Исковые требования на сумму, превышающую 50 рублей, рассматривались “начальствами” в качестве суда первой инстанции или подавались непосредственно в Войсковой гражданский суд.
По результатам работы за месяц сыскные начальства составляли и направляли в Войсковую канцелярию отчеты, именовавшиеся “ведомостями”. В ведомостях содержались следующие сведения: об арестантах острога, об освобожденных из под стражи, о высланных из округа “беглых” крепостных крестьянах, о численности находящихся в производстве и рассмотренных делах. Составление “ведомостей” производилось писарем и писцами начальств, которые также вели журналы входящих и исходящих дел, журнал регистрации “колодников”, а также вынесенных по письменным и устным разбирательствам решений (приговоров).
Долгое время производство дел в сыскных начальствах осуществлялось на основе поступивших царских и сенатских указов, войсковых грамот и указаний войскового атамана. В условиях отсутствия четких предписаний по рассматриваемому делу применялось обычное право донских казаков. Поэтому Военная коллегия указами от 30 декабря 1796 г. и 31 мая 1797 г. потребовала от войскового атамана, чтобы сыскные начальства функционировали по “императорским законам”127. Руководствуясь этими документами, была издана войсковая грамота от 11 декабря 1799 г., предписывавшая: “…дела уголовные и межевые должны решаться на законном основании, сыскные начальства при вынесении приговоров должны руководствоваться российскими законами”. Для ведения “законного правосудия” в сыскные начальства были закуплены “Юридический словарь в 5 частях, Соборное Уложение 1649 г., Устав Воинский 1716 г., Морской устав 1720 г., Сборник указов с 1717 по 1730 гг., Регламент Главному Магистрату 1721 г., Вексельный устав 1729 г., Учреждения для управления губерний 1775 г., Устав благочиния или полицейский 1782 г., Грамота на права и преимущества благородного российского дворянства 1785 г. и др. Всего в каждое “начальство” по 15 книг128.
Окончательное же запрещение применения норм обычного права было установлено сенатским указом от 2 (6) сентября 1800 г., гласившим: “…Войсковая канцелярия и подчиненные ей экспедиции подлежащие им дела должны производить и решить на основании общих узаконений Всероссийской империи…”129. За выполнением этого требования надзирал “войсковой прокурор на правах губернского”, состоявший при Войсковой канцелярии на основе сенатского указа от 11 июня 1800 г.130 А указом от 8 октября 1800 г. закреплялось наличие при Войсковой канцелярии сыскных начальств, которые по правовому положению приравнивались к земским судам, действовавшим в губерниях Российской империи (см. приложение № 7). После принятия данного акта судопроизводство в Войске Донском было подчинено российскому законодательству, исключая только станичное, источниками материального права для которого являлось обычное право. Однако на практике сфера правоприменения обычая пока еще была значительно шире.
В завершение настоящего параграфа подведем некоторые итоги проделанной работы. В последней четверти XVIII в. в Войске Донском осуществлялась модернизация органов, осуществлявших судебные функции, направленная на обеспечение их деятельности в соответствии российским законодательством и отказ от следования нормам обычного права. Последнее имело много пробелов и в условиях отказа от потестарного властвования не позволяло обеспечивать справедливое регулирование правоотношений в традиционном обществе донских казаков. Нормотворческий процесс не сопровождался “слепым” распространением позитивного права, а характеризовался разработкой ряда законодательных актов для партикулярного применения. Эти акты содержали в себе множество правовых обычаев. В тоже время, применение законодательства в судебно-процессуальных отношениях осуществлялось только лишь в особых случаях, когда рассматривавшееся дело имело чрезвычайный характер,
В результате проведенных преобразований в Войске Донском была “узаконена” трехзвенная система властвования, коммутированная с российским правительством, важнейшей функцией которой являлось оправление правосудия. В тоже время, отделение от нее исполнительной и законодательной власти не осуществлялось. “Низшая инстанция” была представлена станичным судом, рассматривавшим тяжбы на сумму исковых требований, не превышающую 50 рублей, а также полицейские проступки (административные правонарушения). Данная инстанция осуществляла словесное разбирательство и тут же, руководствуясь обычным правом, выносила приговор, содержание которого до конца XVIII в. документально не формализовалось.
“Апелляционной инстанцией” по отношению к станичному суду выступали сыскные начальства, в которые недовольная приговором сторона переносила рассмотрение дела. В качестве суда “первой инстанции” сыскные начальства рассматривали гражданские иски на сумму свыше 50 рублей, а также расследовали и выносили приговоры по некоторым уголовным делам, например, по хищениям не более чем на 20–25 рублей. По прочим “производствам” сыскные начальства в пределах своей компетенции проводили розыск преступников и расследование дел, переносимых для осуществления судопроизводства в Войсковое гражданское правительство (с 1797 г. – Войсковую канцелярию). Производство в сыскных начальствах носило формализованный характер, а разбирательство основывалось не только на устных показаниях, но и на вещественных доказательствах, сбор которых был обязанностью данного учреждения. Источником права для сыскных начальств являлись царские и сенатские указы, войсковые грамоты, а также обычное право донских казаков.
Войсковое гражданское правительство являлось высшей “инстанцией” Войска Донского, где в судебном порядке рассматривались тяжкие преступления и крупные гражданские дела, например, по наследованию имений, земельным спорам станиц и т. п. Судопроизводство всегда документировалось. В своей деятельности Гражданское правительство руководствовалось российским законодательством. Один раз в год оно проводило выездной “словесный суд” в заранее определенную местность, куда съезжались “заказчики” из всего Войска Донского.
Также при Гражданском правительстве функционировал Войсковой гражданский суд, рассматривавший тяжбы, возникавшие на торговой почве или касающиеся взысканий по векселям (долговым, платежным, залоговым обязательствам). Войсковой гражданский суд стал первым учреждением на Дону, делегированным осуществлять только судебные функции, будучи диссоциированным от обязанностей прочих ветвей власти. Судебный процесс в нем осуществлялся в устной, гласной и публичной форме. Вынесенные решения фиксировались в специальной книге и обжалованию не подлежали.
Судопроизводство в Войске Донском было разделено на уголовное и гражданское. Кроме того, наметилось выделение административного производства в виде так называемых “полицейских дел”. Традиционный для донского казачества словесный суд был заменен “формальным писанным общим для всей империи законом”, исключая лишь производство в станицах, где гласность, публичность и состязательность процесса были обязательными, а также “суд заказчиков” Войскового гражданского правительства и Войсковой гражданский суд. В тоже время, на практике правоприменение обычного права было значительно шире.

§ 4. ИНВОЛЮЦИЯ ОБЫЧНО-ПРАВОВЫХ НАЧАЛ В СУДЕБНОМ ПРОЦЕССЕ НА ДОНУ В XIX в.

К началу XIX в. в Войске Донском сформировалась система органов, осуществлявших функции правосудия в соединении с выполнением задач исполнительной власти или местного самоуправления. При осуществлении судопроизводства предписывалось руководствоваться российским законодательством, исключая ведомство “станичной юстиции”. Однако ввиду большого количества пробелов в праве добиться законности не представлялось возможным. Поэтому не только сыскные начальства, но и “войсковое правительство” допускало принятие к руководству обычного права, при необходимости издавая для использования подведомственными инстанциями различные инструкции, наказы и наставления.
Юрисдикция станичных судов была очень обширной, охватывая дела не только гражданского, но и уголовного производства. Многие казаки избегали формального (письменного) разбирательства, предпочитая по всем деликтам, кроме повлекших за собою смерть, словесный суд. Несомненным преимуществом “суда станичников” было легитимное использование понятных казакам обычаев. “С одной стороны, причиной этому было то, что станичное правление считало важным уголовным преступлением в то время одно только убийство, о котором и доносило сыскному начальнику, а с другой, – каждый из граждан считал для себя выгодным судиться станичным, как бы семейным судом, нежели в сыскном начальстве…, т.к. в этих местах всякое дело тянулось всегда очень долго и стоило при том дорого. Так продолжалось дело до обнародованного в 1870 г. Положения об управлении в казачьих станицах”131.
Поэтому в XIX в. государством с еще большей интенсивностью была продолжена правовая политика “узаконения” всех сторон жизнедеятельности казачества. “Реформа нового царствования коснулась жителей тихого Дона, но, можно сказать, и весь строй жизни казаков, управления и отношений к правительству стал видоизменяться… В это время Донскому Войску были привиты те начала, которые заменяли собой обычное право, действовавшее доселе на Дону в большинстве случаев, и писаные узаконения высочайшей власти явились нормой жизни донцов на долгий последующий период”132. Однако это “эталонное” суждение, высказанное в начале XX в., являлось уже отражением сложившейся ситуации, очевидной современнику. На практике процесс формализации правоотношений развивался длительным и можно сказать томительным путем. Ведь даже само существование казачьего сообщества, основанного на традициях и обычаях, в середине XIX в. признавалось анахронизмом и продолжалось только потому, что приносило государству большую пользу. В дни войны и мира Войско Донское выставляло за свой счет значительное количество боеготовых воинов. В последней четверти XIX в. Область Войска Донского мобилизовала столько казаков, что официально представляла собою военный округ, а войсковой наказной атаман был наделен правовым положением не только военного и гражданского губернатора, но и генерал-губернатора.
В указанный период активно осуществлялось формирование позитивного “казачьего права”, формально закреплявшего сложившийся порядок правового регулирования общественных отношений на Дону, устанавливавший пределы действия “партикулярных законов” и начала квалификации событий и фактов по российскому законодательству. Процесс “узаконения” повлек за собой появление комплексов правовых обычаев, закрепленных в нормативных правовых актах, например, в Положениях “Об устройстве Донского Войска” от 26 мая 1835 г., “Об общественном управлении в казачьих войсках” от 13/25 мая 1870 г., “Об общественном управлении станиц казачьих войск” от 3 июня 1891 г.133 И даже после вступления в силу вышеназванных документов вербальные обычаи, формализованные в народной памяти, продолжали применяться на уровне простейших форм социального взаимодействия казаков. Поэтому естественно-традиционным оставался лишь суд в станицах, где обычное право не прекращало применяться. Сложившаяся ситуация во многом получила позитивное признание государства. Этот факт, подчеркивая жизнеспособность обычного права на уровне органов местного самоуправления, являлся воздаянием казакам за “верные службы” российскому престолу. Между тем главной причиной “долголетия” станичного права являлось то, что оно по истечении веков сохраняло общественно-регулятивную сущность и целостность134.
В XIX в. законодатель уделял больше внимания процессуальному регулированию общественных отношений в традиционном обществе донских казаков, а на уровне станиц нормы материального права основывались только на обычаях. Установление императивных процессуальных предписаний в большинстве своем касалось построения и структуры органов правосудия и их компетенции, а в станицах, например, доказывание и виды доказательств регламентировались “в обычном порядке”.
Так, в соответствии с указом от 25 февраля 1802 г. в станицах официально предписывалось учреждение “словесных и третейских судов”135. Нововведение непосредственно не затрагивало судопроизводства на станичных сходах и в станичных правлениях (атаман и старики). Компетенция “третейской юстиции” определялась пространно и даже противоречиво: “Сверх сих общих споров, суда и расправ, дабы доставить всем войсковым чинам и обывателям средства разбирательства преступлений, чтоб иск или дело тяжебное начиналось судебным порядком по предварительному расследованию посторонних, избранных тяжебными сторонами”136.
“Словесный и третейский суд” мог быть созван любым станичником, включая 3–5 человек. По одному или двум “посредников” представляла каждая сторона процесса, а еще один – общий посредник, выбирался тяжущимися совместно. Последний, по-видимому, был лицом очень уважаемым, возможно стариком, так как его голос не был ангажирован и имел решающее значение. После сбора данной “коллегии” дело начиналось словесным рассмотрением, проводившимся в любом подходящем месте. Вынесенные решения формализовались в памяти присутствующих лиц и обеспечивались сторонами “судебной дискуссии”, а также общественным мнением.
Впрочем, истец мог отказаться от “словесного и третейского” рассмотрения дела в станице, требуя разбирательства при сыскном начальстве. Тогда ответчик доставлялся в “начальство” вместе со своими посредниками, где производство начиналось вновь, но в присутствии “донского чиновника”. Если одна из сторон не могла представить своих посредников, то дело продолжалось обычным словесным разбирательством. Впрочем, и эта “площадка” разрешения конфликта не являлась окончательной. Недовольная приговором сторона могла потребовать рассмотрения дела непосредственно судом сыскного начальства (без посредников). В этом случае составлялся “судебный акт”, где фиксировался факт предшествующего судебного разбирательства, которое осталось неоконченным. Поэтому дело принималось к рассмотрению “начальства” обыкновенным “судебным порядком, не останавливаясь на разбирательстве суда словесного”137.
Между тем, по мнению современников, данный институт правосудия оказался слабо эффективным. “Станичный и третейский суд, особенно для казаков, мог быть самым полезным учреждением, если бы приговоры его имели какую-либо силу, то ябеде не было бы места. Но как один из тяжущихся мог отказаться от него, и по окончании суда имеет право начать дело судебным порядком, то посему никто не прибегает к нему, и учреждение сие остается без пользы и употребления”138.
В целом до 1835 г. в Войске Донском с незначительными изменениями продолжала действовать трехзвенная система правосудия, сформировавшаяся на рубеже XVIII–XIX вв.: станичные суды (станичный сход, атаман со стриками), сыскные начальства, Войсковая канцелярия, апелляции на которую приминал Сенат (см. приложение № 8). “Каждое вышестоящее звено являлось апелляционной инстанцией для нижестоящего, но в связи с отсутствием строгой апелляционной процедуры любое дело могло быть перенесено от низшей инстанции до Сената по частной инициативе одной из сторон, а с 1800 г. после учреждения на Дону должности войскового прокурора – и по инициативе последнего”139.
В 1835 г. царским указом от 26 мая 1835 г. было утверждено Положение “Об устройстве Донского Войска”. В тексте указа определялась основная цель разработки Положения: “…оградить и упрочить дарованные Войску права и преимущества твердым установлением суда и управления”. В данном нормативно-правовом акте предусматривалось отделение судебной власти от исполнительной. Учреждались самостоятельные суды, производство дел в которых классифицировалось на военное и гражданское. Высшим судебным учреждением по военной части была “Комиссия военного суда”, а в воинских частях за пределами Войска Донского – комиссии полков и батарей. Гражданское производство возглавлялось Войсковым судом, диссоциированным на уголовный и гражданский суды. В округах появилось семь судных начальств. Кроме того, вводился Коммерческий суд, а также Торговый словесный суд.
В станицах узаконивалось существование станичных правлений в составе атамана и двоих судей-стариков, избиравшихся местными казаками на три года. Кроме них в каждой станице полагалось иметь двух писарей (по военной и гражданской части). Правления соединяли в себе различные функции: охрана неприкосновенности станичного имущества и юртовых границ от повреждения или произвольного захвата, “умножение” общественных выгод, сбережение “личного права” каждого жителя на поземельное довольствие, пресечение обид и стеснений со стороны “сильных”, устранение всякого постороннего в этом случае влияния, неукоснительное доведение до сведения общества (на сборе) всех замеченных беспорядков и отягощений кого-либо из жителей, а также сведений о причиненном станичному имуществу или довольствию вреде, представление обществу мнений о средствах исправления станичного хозяйства, ведение именных и очередных списков, метрических, штрафных и др. книг140.
Юрисдикция каждого станичного правления простиралась на жителей непосредственно станицы и юртовых обывателей (хуторян, поселян), кроме того предписывалось на своей территории преследовать “беглых” преступников. Дела, касавшиеся жителей прочих станиц, рассматривались по взаимодействию с “тамошними правлениями”. К непосредственному ведению “правлений” относилось исполнение приговоров, вынесенных станичным обществом, дела “военного состояния станичников и внутренней полиции”, при этом приговоры о наказании предписывалось утверждать на “сборе общества”. Вопросы “станичного хозяйства и поземельных довольствий” не входили в юрисдикцию атамана и судей. В данных делах предписывалось ограничиваться выполнением “общественных приговоров”. Если же вынесенные казаками решения были противозаконны, предписывалось увещевать станичников об их отмене. В противном случае приговоры “правлением” не выполнялись, а дело передавалось к немедленному производству сыскных начальств (см. приложение № 9)141.
Положение 1835 г. было многоотраслевым нормативно правовым актом. Оно включало в себя не только нормы процессуального, но и материального права. Часть из них существовала в виде правовых обычаев. Так, за кражу имущества стоимостью не более 20 руб. казака на станичном сборе наказывали “телесно по введенному издревле обыкновению” с взысканием в пользу потерпевшего стоимости похищенного. За повторную кражу в объеме не более 20 руб. или за “безрецидивное” хищение на сумму 20–100 руб. применялось “телесное наказание”, совмещенное с внеочередной отправкой на воинскую службу. И только повторное хищение в объеме 20–100 руб. или однократное более чем на 100 руб. наказывалось “по общему закону”142.
При рассмотрении дел о неповиновении или оскорблении родителей детьми, о ссорах в семействе и с соседями, о неисполнении станичных приговоров, лености, пьянстве, буйстве, распутстве, потраве зерновых, повреждении сада и др. применялись обычаи. Такие санкции, как отработка стоимости похищенного, тюрьма, ссылка в Сибирь и проч. применялись только по особо тяжким преступлениям, официально заменяясь правовыми обычаями. Причина генезиса подобных правовых обычаев определялась банальным мотивом сохранения на Дону максимального количества “военнообязанных”.
Подобным вышеизложенному образом правовые обычаи определяли наказание для жен, вдов и совершеннолетних дочерей казаков. За первую кражу на сумму не более 20 руб. наказывали “домашним образом” с взысканием похищенного имущества, за повторную – “по суду, на станичном сборе розгами”. И только третья – санкционировалась “общим законом”143.
Детальный анализ содержания Положения 1835 г. указывает на наличие в нем значительного количества узаконений обычного права, когда нормы содержали ссылку на необходимость руководствоваться “введенным издревле обыкновением”. Ряд правовых обычаев не содержат данной ссылки, но своим содержанием предписывают руководствоваться не “общим законом”, а данным Положением, узаконивая ранее сложившуюся обычно-правовую практику.
В тоже время, на уровне станичных, хуторских и поселковых образований применение “живого” обычного права не ограничивалось. Само компактное общежитие станичников обязывало индивидов следовать выработанным веками общественным предписаниям, которые были во многом идентичны во всех станицах Войска Донского. Казачьи патриархальные семьи проживали рядом друг с другом, станичники числились в одних “очередях” на воинскую службу, соседи проходили ее в тех же полках. В таких условиях поведение всех и каждого было “на виду”, а естественное правовое сознание и правовое мышление насквозь проникло в среду казачества.
Злостному нарушителю обычного права не было места среди честных казаков. Если не наказывала “станичная юстиция”, то карал самосуд, не прекращавшийся вплоть до установления на Дону советской власти. Причем он мог осуществляться в виде возмездия за содеянное или как средство побуждения к явке с повинной, наиболее часто по делам о кражах, в том числе конокрадстве. В казачьих станицах и юртах самосуд осуществлялся практически легально и побои “подозреваемых” являлись обычным делом. Проводился самосуд настолько искусно, что виновных в нем никто не видел или просто не выдавал. Порою дело доходило не только до тяжкого вреда здоровью, но и до смерти.
Реформирование судебной власти второй половины XIX в. ничего не смогло противопоставить создавшимся особенностям оправления правосудия на Дону, а таковых преобразований было предостаточно. 16 мая 1870 г. были утверждены “Временные правила о введении мировых судебных установлений в Земле Войска Донского впредь до введения земских учреждений”144. Мнением Государственного Совета от 20 марта 1873 г. “О введении Судебных уставов 20 ноября 1864 г. и Положением о нотариальной части 14 апреля 1866 г. в Области Войска Донского” был создан Новочеркасский и Усть-Медведицкий окружные суды, при которых появились судебные следователи, мировые судьи и т.д. (см. приложение № 10)145.
Положение “Об общественном управлении в казачьих войсках” от 13/25 мая 1870 г. ослабило позиции “станичной юстиции”, которая теперь была представлена станичным, хуторским судом и третейским (медиаторским) судами, при этом из компетенции станичного сбора судебные функции были вовсе изъяты. Положение 1870 г. закрепляло устность и публичность судопроизводства. Основной задачей суда выступало примирение сторон, при невозможности которого выносились решения, учитывавшие все обстоятельства дел “на основе местных обычаев и правил, принятых в казачьем быту”146. Примирение допускалось по всем делам, подведомственным станичному суду.
Станичному суду, состоящему из 4–12 судей, избранных на станичном сходе, были подведомственны казаки, не казачье население станицы и “иногородние”. Исключение составляли лица, пользовавшиеся “правами особых состояний” (дворянство, духовенство). В хуторском суде рассматривались дела местных жителей, которым при неудовлетворении исковых требований дозволялось обращаться в станичный суд. Третейский суд применялся по обоюдному согласию сторон и был по-прежнему непопулярен среди казаков.
Полномочия станичного суда были идентичны волосному суду в губерниях: в спорах и тяжбах по имущественным делам на сумму исковых требований не более 100 руб. В тоже время, по взаимному согласию сторон в станичных судах рассматривались все возникавшие гражданские дела, независимо от суммы требований. Дела с участием лиц, пользовавшихся правами “особого состояния”, предписывалось возбуждать в общих судах147.
В качестве оснований начала судебного разбирательства выступали: явка с повинной; заявление атамана, его помощника или прочих должностных лиц в станице; обращение исковой или потерпевшей стороны, свидетелей, соседей или прочих станичников; инициатива самих судей. Жалоба подавалась устно или письменно в виде “объявления”, после чего суд вызывал в определенное время стороны процесса и свидетелей, при этом практиковалось прибытие вместо правонарушителя его близкого родственника (отца или дяди), особенно по проступкам “не возрастных казаков”. При рассмотрении дела о наследовании “судиться” приходили целыми семьями. Неявка истца или потерпевшего приводила к прекращению дела, неявка ответчика или свидетеля – к переносу заседания и штрафу.
Участие в суде свидетелей было делом не почетным, особенно по делам с участием соседей. Хотя показания принимались даже от родственников, в том числе от несовершеннолетних. Для определения истинности свидетельствования внимательно прислушивались к речи, интонации, а также оценивали выражение лица и артикуляцию. Обычно требовались не менее двух свидетелей, хотя “если есть один свидетель и того слушают”148. Кроме показаний в качестве доказательств использовались письменные документы (договоры, расписки, духовные завещания, “полюбовные соглашения”), вещественные доказательства, обнаруженные у подсудимого или на месте преступления (вещи, предметы, следы, клейма и т.д.). Для этого часто приходилось устраивать обыски, при этом людей уважаемых обыскивали только “для вида и с глубокими извинениями”. Обыски устраивались по решению станичного правления преимущественно по делам о кражах с целью обнаружения похищенного.
Вынесение решений и приговоров осуществлялось по “своему убеждению”, “голосу совести”, “глядя по человеку”, “сообразно обстоятельствам”, обычаев и судебных прецедентов. Обычными наказаниями за проступки были общественные работы на срок не более 6 дней, денежное взыскание до 3 руб. или арест сроком до 3 дней. Кроме того, употреблялся штраф в пользу станицы, публичная порка плетьми или розгами, “заключение в подполье” или “тягилевку” (тюрьму). В особых случаях казачьим обществам было дозволено ходатайствовать о высылке злостных нарушителей общественного спокойствия в Сибирь. По гражданским искам, кроме различных взысканий, стороны могли потребовать еще и взыскание издержек149.
После вынесения приговора стороны расписывались в специальной книге. Приговоры по проступкам или искам признавались окончательными и обжалованию в апелляционном порядке не подлежали. Ни одна из вышестоящих инстанций не была компетентна отменить их, если решения судей принимались без нарушения процессуальных норм и без выхода за пределы юрисдикции и компетенции150. А такие процессуальные нарушения имели место быть, когда к разбирательству не привлекались правонарушители, свидетели или даже потерпевшие, истцы, или если вызывались, то не повестками, а словесно. Разбор дел производился не полным числом судей или даже единолично. Вынесенные решения не фиксировались в “приговорной книге”, копии решений не выдавались на руки, наказания были несоизмеримы содеянному и т. д.151
“Просьбы об отмене решений в кассационном порядке подавались съезду мировых судей того же судебно-мирового округа, в районе которого состоит станица. Что касается до решений суда третейского, к которому обе тяжущиеся стороны прибегают по взаимному согласию в спорных и тяжебных делах без ограничения цены иска, то таковые по объявлению и внесению в особую книгу считаются вошедшими окончательно в законную силу и жалобы на оные нигде не принимаются”152.
Итак, как видно из вышеизложенного, судебно-процессуальные отношения у донских казаков во второй половине XIX в. все еще продолжали регулироваться обычаями. Часть из них, касавшихся определения формы, состава, компетенции суда получили юридическое закрепления, став правовыми обычаями. Иные по-прежнему материализовались лишь в вербальной форме. В тоже время, с введением в 1870 г. института мировых судей деятельность станичных судов стала “сворачиваться”. “Сначала дело шло довольно хорошо, но потом когда была открыта камера мирового судьи, положение дела изменилось, многие станичные обычаи и правила перестали быть законом, но даже подверглись преследованию, и станичный суд был парализован, потеряв всякую силу и значение. Не имея на все точного указания, суд из боязни ответственности за превышение власти, стал принимать к своему разбору только гражданские иски и тяжбы. Из преступлений же он считает маловажными и подлежащими его разбирательству какие-либо проступки против дисциплины и трезвости (непослушание и пьянство). Воровство же, например, он не примет к разбору, хотя бы оно было учинено на одну только копейку”153.
В результате введения мировых судов деятельность “станичной юстиции” оказалась существенно ослаблена, ограничившись только тяжбами и проступками. Справедливости ради надо сказать, что это преобразование давно назрело, так как станичные судьи во многом действовали без контроля со стороны общественности, поэтому допускали превышение полномочий, например, когда в дополнение к судебной деятельности выполнялись еще и административно-полицейские функции.
По Положению 1870 г. от участия в партикулярном правосудии были отстранены станичные, хуторские и поселковые атаманы. “Лишь изредка можно было найти такие приговоры, в вынесении которых принимали участие атаманы. Вследствие этого оставались без последствий не только маловажные проступки, но и такие преступления, которые влекли за собой лишение или ограничение прав гражданского состояния. С лишением права станичных судей принимать жалобы вне суда, возможно, некоторые злоупотребления были бы устранены. Очевидно, что к таким последствиям привело бы и уничтожение обычая – решать дела в питейных заведениях”154.
Наконец, завершение процессов трансформации вербальных предписаний в правовые обычаи было осуществлено в рамках внедрения “Положения об общественном управлении станиц казачьих войск” от 3 июля 1891 г. Согласно нему образовывались суды “станичных судей” и “почетных судей”. Первые учреждались в каждой станице, включая от 4 до 12 человек, а вторые – один на две станицы в составе от 3 до 6. Суд почетных судей по отношению к суду станичных судей выступал вышестоящей инстанцией, в которой подлежали обжалованию решения на сумму исковых требований, превышавшую 30 руб., а также приговоры, превышавшие наказание более половины от максимально установленной законом санкции.
Компетенция станичных судов была тождественной полномочиям волосных судов: рассмотрение споров и тяжб имущественного характера, а также проступков станичных жителей, при этом предел истовых требований точно не определялся. В связи с этим Сенат и Военное министерство своими нормативными правовыми актами предоставили суду станичных судей рассматривать дела на сумму до 100 руб. Также в его компетенцию попали дела о хищении собственности на сумму, не превышавшую 30 руб.
В результате этого можно сделать вывод, что к концу XIX в. процесс рецепции вербальных обычаев для их формализации в позитивную форму в целом был прекращен. Кроме этого, юрисдикция “станичной юстиции” была предельно секвестрирована. Поэтому вынесение приговоров и решений осуществлялось по рассудку и народному суждению, но все больше опиралось на общероссийское законодательство. Одной из немногих “отдушин” для применения обычного права выступали виды наказания, перечень которых на практике был шире официально предусмотренного, например, пресловутые штрафы напоем, “кулачные бои” и т.д.
Таким образом, резюмируя изложенное в настоящем параграфе, подведем некоторые итоги. В XIX в. продолжился процесс инволюции обычно-правовых начал в судебном процессе, сопровождавшийся постоянным наступлением на обычное право с одной стороны, и отказом от одномоментного перехода к регулированию судебно-процессуальных отношений по российскому законодательству – с другой. Сложившаяся ситуация привела к тому, что в первой трети XIX в. органами исполнительной власти, выполнявшими в Войске Донском функции правосудия, допускалось применение обычного права. По сложившейся правоприменительной практике российское законодательство имело императивное воздействие на казачество лишь в том случае, если в разработанном нормативно-правовом акте указывалось, что он распространялся на Войско Донское, “дабы не ущемить прав, дарованных оному Войску” и не поставить под угрозу возможность выполнения казаками обязанностей “войскового сословия”. В противном случае продолжал применяться “существующий издревле порядок”, основанный на обычае. В более поздней версии, появившейся в начале 20-х гг. XIX в., устанавливалось “когда в каком-либо указе не сказано ясно, что оный распространяется на Войско Донское, прежде отправления решительного предписания на Дон, …испрашивать на то царского решения”155. То есть императивными являлись только те нормативно-правовые акты, которые направлялись именем монарха или с утверждения главы государства, хотя бы даже устного. В сложившихся условиях обеспечение судебно-процессуальных отношений одним лишь законодательством было невозможно, так как последнее имело множество пробелов.
Поэтому в течение рассматриваемого столетия осуществлялось формирование позитивного “казачьего права”, вошедшего в виде “Особых правил” в Свод законов Российской империи под названием “Учреждение гражданского управления казаков”. Формирование позитивного “казачьего права” сопровождалось появлением комплекса правовых обычаев, а также созданием условий по устранению вербальных обычаев, не получивших санкционирования государства. В указанном столетии законодателем были предприняты как минимум три основные попытки по “привитию” донскому казачеству “законодательных начал”, в том числе в сфере регулирования судебно-процессуальных правоотношений, не считая менее масштабных преобразований.
В 1835 г. из обязанностей органов исполнительной власти исключались судебные функции, для выполнения которых были учреждены судебные органы, в основном тождественные существовавшим в губерниях. Суды (Войсковой уголовный и гражданский, судные начальства, Войсковой коммерческий суд) руководствовались “общими учреждениями”, исключая лишь те из них, где немедленное словесное разбирательство предусматривалось законодательно (Торговый словесный суд). В тоже время, органы местного самоуправления по-прежнему совмещали функции судебной инстанции, руководствуясь при реализации судебно-процессуальных отношений указаниями вышестоящего начальства и обычным правом донских казаков. За законность и справедливость выносимых решений отвечал станичной атаман, являвшийся в этом случае инициатором переноса дела в вышестоящую инстанцию в кассационном порядке. Компетенция станичного суда фиксировалась четко, ограничиваясь рассмотрением гражданских исков и проступков. Первые подлежали ведению станичного схода, а вторые – атамана со стариками. Но на самом деле компетенция “станичной юстиции” была более значительной, так как в станичных судах принимали к производству большинство уголовных дел. Кроме того, при рассмотрении гражданских дел станичники могли обратиться в словесный третейский суд (суд посредников или медиаторов), официально введенный на Дону еще в начале XIX в., когда тяжущиеся стороны выбирали из станичников уважаемых лиц, которые рассматривали спор и выносили но нему свое решение.
Значительный шаг в переходе от обычно-правовых к законным началам в судопроизводстве был сделан в 1870 г. В результате сложились условия для дальнейшей инволюции обычного права в судебном процессе. В Области войска Донского появились окружные и мировые суды. Из ведения органов местного самоуправления станиц извлекались судебные функции. Станичные сходы и атаманы потеряли роль судебных институтов. Все ранее рассматривавшиеся дела перешли в ведение станичного суда, включавшего от 4 до 12 стариков. По своему правовому положению он был тождественен волостному суду. Рассмотрение уголовных дел воспрещалось, а компетенция ограничивалась рассмотрением тяжб и проступков местных жителей. Решения станичного суда подлежали обжалованию только в кассационном порядке, апелляции же вышестоящими инстанциями не принимались.
Устность и публичность производства создавала все условия для применения обычного права, но последнее в данных условиях переставало играть роль действенного регулятора общественных отношений. Судьи были слишком независимы от станичных обществ и поэтому нередко злоупотребляли своими полномочиями. Ведь обычное право является функциональным социально-нормативным регулятором только тогда, когда оно применяется и толкуется обществом, а не отдельными его членами, тем более процедура отзыва которых вербально или позитивно не обеспечена.
Поэтому в 1891 г. по отношению к институту станичных судей была создана апелляционная инстанция – “почетные судьи”, учреждавшаяся по одной на каждые две станицы и состоявшая из 3–6 судей. Судопроизводство оставалось устным, но приговоры формализовались в письменном порядке. Созданная к концу XIX в. система “станичной юстиции” получила более совершенную форму, в тоже время она осталась открыта для применения обычного права, хотя и под кассационном надзором вышестоящих инстанций. Кроме того, в ведение “станиц” было возвращено производство по делам о кражах в не крупном размере. Параллельно с осуществлением судебных процедур для разрешения деликтных ситуаций по-прежнему использовался самосуд. Его применение выступало в качестве возмездия за содеянное или же средства принуждения подозреваемого к явке с повинной. Самосуд осуществлялся наиболее часто при хищениях имущества с молчаливого согласия казаков, которые использовали нередкие случаи его проведения в превентивных целях. Поэтому очень часто украденное возвращалось к владельцу “само по себе”.
Инволюция обычного права, проводившаяся в XIX в. на фоне “узаконения” судебного процесса в Войске Донском, не привела к полному изъятию обычно-правовых начал из сферы регулирования судебно-правовых отношений. Она фактически была остановлена на рубеже, позволявшем обеспечить законность в Донском крае, но и предоставлявшем донским казакам в местах своего компактного проживания применять казачьи обычаи, причем не только “по кругу лиц”, но “в пространстве” по отношению к представителям прочих сословий. Процесс “узаконения” сопровождался генезисом правовых обычаев, базировавшихся на вербальных нормативных предписаниях традиционного общества донских казаков. Перспективными сферами для применения обычного права осталось административно-правовое, гражданско-правовое и отчасти уголовно-правовое производство (по кражам некрупного размера).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В завершение подведем итог проделанной работе. Главный вопрос настоящего труда – что представлял из себя судебный процесс в традиционном обществе донских казаков и как он развивался? “Традиционный суд” появился на Дону с момента учреждения в крае стационарных казачьих общин и просуществовал вплоть до установления советской власти, выработав особый порядок регулирования судебно-процессуальных отношений. Этот порядок имел вербальную формализацию в партикулярном обычном праве, будучи выработанным практикой общежития и судоразрешения возникающих конфликтов. Оправление правосудия было не только важнейшей функцией традиционного общества донских казаков, сыгравшей ключевую роль в формировании обычного права (имея в виду судебные прецеденты), но и выступало институциональной доминантой генезиса обычно-правовой системы традиционного общества донских казаков.
“Традиционный суд” носил казуальный примитивный характер, не дисоциируясь на отдельные отрасли производства (гражданское, уголовное или административное). Судебная функция не отделялась от исполнительной и нормотворческой, реализовывалась универсальными политико-правовыми институтами казачества, имевшими потестраную связь с казачьим сообществом. Источником регулирования судебно-процессуальных отношений выступали обычаи, прецеденты и договоры. Суд был гласным, публичным, словесным (без письменной формализации), примирительным (по тяжебным делам) или состязательным (в виде судебного поединка, если примирение не достигалось), обвинительным (по делам о деликтах), скоротечным (в один день осуществлялось правосудие и исполнение приговора). Большое значение в оправлении правосудия имела религия, когда, например, некоторые процессуальные действия совершались конклюдентным или вербальным затрагиванием Троицы, Бога, Мессии, Евангелия, разных святых и преподобных и так далее. Основными доказательствами выступали свидетельские показания или явка с повинной. В условиях недостаточности доказательств использовалось субъективное вменение, когда достоверность показаний могла заменяться присягою участников процесса, а также “ссылкой” на доброе имя и честный нрав или поручительством прочих казаков. Кроме того, очень часто “традиционный суд” заменялся самосудом, осуществлявшимся с целью возмездия или принуждения к явке с повинной.
Особенным в традиционном обществе донских казаков был “походный суд”, функционировавший за пределами края. В нем главным и единственным “судьей” являлся походный атаман, по своему усмотрению уполномоченный прибегать к совету походной старшины. Такой “суд” носил чрезвычайный характер, обычно вынося наказания в виде смертной казни – “в куль да в воду” (так как до XVIII в. большинство походов проводились морем). Сам походный атаман после возвращения в Войско Донское отвечал перед Войсковым кругом за справедливость вынесенных приговоров.
Между тем со временем юрисдикция “традиционного суда” в Донском крае стала сужаться, уступая место “формализованному суду”. Этот процесс обозначился на исходе XVII в. и завершился в конце XIX в. В результате рациональные пределы компетенции политико-правовых институтов казачества, выработанные в процессе трансформации судебно-процессуальных отношений, были детерминированы сферой административно-правового, гражданско-правового и отчасти уголовно-правового производства (по некрупным кражам). Право вершить суд над станичниками обычно реализовывали старики, выбиравшиеся для этих целей местными жителями. Атаманы станиц, хуторов и поселков курировали дела полицейского производства. Судебные решения получили письменную формализацию.
Анализируя развитие судебного процесса в Донском крае на всем протяжении его развития в досоветский период, можно обнаружить еще несколько закономерностей. Регулирование судебно-процессуальных отношений проходило в своем развитии несколько этапов, причинами смены которых на Дону выступали общественно-политические преобразования внутри казачества, изменение политико-правовых отношений с Российским государством, модификация правовой политики государства в отношении казачества, необходимость усовершенствования системы оправления правосудия:
а) XVI в. – 1671 г. – период регулирования судебно-процессуальных отношений естественным использованием обычного права донских казаков;
б) 1671 – 1775 гг. – период осуществления судебного процесса на фоне волевой трансформации обычного права донских казаков;
в) 1775 – 1835 гг. – период узаконения специфики судебного процесса, принятой у донских казаков, и переход к осуществлению правосудия на основе российского законодательства;
г) 1835 – 1891 гг. – период завершения адаптации судебного процесса в регионе к системе российского правосудия с сохранением партикулярной специфики, свойственной донскому казачеству.
Каждый из этапов имел характерные черты, предлагая более совершенные формы судебного процесса. Так, на “первом этапе” судебно-процессуальные отношения регулировались естественным образом на основе обычного права донских казаков. Оно являлось базовой, регулирующей общественные отношения формой права, основанной на общенародном убеждении в необходимости следовать выработанным путем неоднократного применения обычно-правовым нормам.
Специализированных органов правосудия не существовало, и их функции выполнялись традиционными институтами казачества (казачьими кругами, атаманами, стариками), потестарно связанными с традиционным обществом. Эти политико-правовые институты наделялись широкими полномочиями, устанавливаемыми самим казачеством в естественной форме. В данном виде судебно-процессуальные отношения реализовывались с момента появления на Дону стационарных казачьих общин и до 1670-х гг.
В 1671 г. донское казачество приняло присягу на верность русскому царю, получившему право направлять в Войско Донское предписания императивного характера. В течение ближайших десятилетий власть в крае полностью перешла в ведение войсковой старшины, которые непреминули злоупотребить ею. Традиционные институты казачества трансформировались, стремительно теряя потестарную связь с обществом и приобретая публичную форму. Компетенция Войскового круга сузилась. Войсковой атаман возглавил управление краем, получив право издавать войсковые грамоты, инструкции, наставления и наказы. При атамане появилось региональное правительство – Войсковая канцелярия, разукрупненное по отраслевому и административно-территориальному признакам.
На этом фоне протекал “второй этап” осуществления судебно-процессуальных отношений у донских казаков, в рамках которого специализированные органы правосудия не учреждались. Судебная власть не отделялась не только от исполнительной, но даже от нормотворческой. Судопроизводство по-прежнему регулировалось обычным правом. Но в отличие от предыдущего “этапа” обычное право применялось в пространстве, во времени и по кругу лиц не естественным образом, а при волевом участии войсковой старшины. Использование обычаев в трактовке политической элиты превратилось в узурпацию полномочий и даже беззаконие. Хотя юридически обычное право перестало превалировать, став соподчиненным российскому законодательству источником права, которое, впрочем, регулировало лишь незначительную часть правоотношений.
В 1775 г. центральной властью на Дону было учреждено региональное правительство, уполномоченное осуществлять свою деятельность на основе российского законодательства с соблюдением привилегий, дарованных казачеству. С этого момента начинается “третий этап” в развитии судебно-процессуальных отношений, когда стал осуществляться переход к узаконению специфики судебного процесса, принятой у донских казаков.
В 1775–1835 гг. ввиду наличия большого количества пробелов в позитивном праве очень часто продолжало применяться вербальное обычное право. “Пробелы” появились из-за того, что российское законодательство не имело прямого распространения на казачество, если в нем не упоминалось Войско Донское или хотя бы непосредственный юридический акт не был обсужден с главой государства. Поэтому процесс разработки законодательства о казачестве в указанный период приобрел центростремительный характер, но не сопровождался “слепым” распространением формально зафиксированных общеимперских норм права, а характеризовался разработкой целого ряда юридических актов регионального применения (царских и сенатских указов), содержавших в себе комплекс правовых обычаев. Эти акты были систематизированы (в рамках “четвертого этапа”) в межотраслевой кодифицированный правовой источник – Положение “Об управлении Донского Войска” 1835 г. Последнее регламентировало все сферы жизнедеятельности донского казачества, в том числе организацию судопроизводства.
На “третьем этапе”, также как и на предыдущих, не были учреждены судебные органы, освобожденные от функций прочих ветвей власти. Исключение составлял Войсковой гражданский суд, созданный для словесного рассмотрения тяжб, возникавших на торговой и вексельной почве (по долговым, платежным, залоговым обязательствам). Прочие органы являлись универсальными институтами публичной власти, выполнявшими разнородные функции в пределах своей юрисдикции. Данная система была представлена тремя инстанционными уровнями, предусматривавшими апелляционный порядок пересмотра дел по линии “станичный суд” – “сыскное начальство” – “Войсковая канцелярия”. Приговоры Войсковой канцелярии подлежали обжалованию в Сенате. Полномочия каждого из уровней четко определялись в законодательном порядке. В тоже время, до 1870 г. “станичная юстиция” в нарушение установленной компетенции по инициативе сторон процесса рассматривала весь спектр дел гражданского и даже уголовного производства, исключая квалификацию деяний, повлекших смерть человека.
Наконец, на “четвертом этапе”, то есть в 1835–1891 гг., была завершена адаптация партикулярного судебного процесса к системе российского правосудия, осуществленная с сохранением специфики, свойственной казачеству. Судебно-процессуальные отношения стали регулироваться в законодательном порядке. В системе русского права по отраслевому признаку выделялось “Учреждение для гражданского управления казаками”, вошедшее в Свод законов Российской империи. В тоже время, до введения на Дону Судебных уставов 1864 г. продолжало применяться множество правовых обычаев процессуального и материального характера. Например, когда санкцией за кражу, совершенную казаком, выступало не лишение свободы или высылка в Сибирь (за рецидив), а публичная порка и внеочередная отправка на службу в полк. Но уже с 1870-х гг. правосудие на Дону подлежало руководству общероссийским законодательством. Сфера применения обычного права в регулировании судебно-процессуальными отношениями ограничилась вербальными обычаями, официально разрешенными к применению только в станичных судах.
Основным достижением этого периода было отделение правосудия от прочих ветвей власти. Правовое положение судебных органов Войска Донского стремительно приближалось к подобным учреждениям, функционировавшим в губерниях. В 1835–1870 гг. действовали сословные суды – Войсковой уголовный и гражданский суд, судные начальства. Часть судебных функций была сохранена за сыскными начальствами (в основном по делам полицейского производства). В тоже время, эти инстанции существовали при Войсковом правительстве, т.е. о независимости “судебного корпуса” говорить пока не приходилось. Но после введения на Дону Судебных уставов 1864 г. учрежденные окружные и мировые суды были полностью отделены от ведомства исполнительной власти, административно находясь в ведении Харьковской судебной палаты, а с 1904 г. – Новочеркасской. “Станичная юстиция”, функционировавшая на правах волостного суда, сохранила традиционную преемственность в регулировании судебно-процессуальных отношений. Однако в силу того, что с 1870 г. станичные суды были отделены от органов местного самоуправления, то потестарная связь с местным казачеством резко уменьшилась. В условиях отсутствия четких позитивных предписаний в отношении судебно-правовой деятельности станичные суды начали превышать и даже злоупотреблять своими полномочиями. Поэтому в 1891 г. над ними была учреждена апелляционно-кассационная инстанция – почетные судьи, избиравшиеся казаками двух соседствующих станиц. Сложившаяся к концу XIX в. система регулирования судебно-процессуальных отношений просуществовала в Донском крае с небольшими изменениями вплоть до установления советской власти.
Персональный состав органов правосудия в традиционном обществе имеет огромное значение, так как в условиях отсутствия формального равенства сторон (из-за существования сословных преград) дееспособность индивидов была разновалентна. Иными словами, от того, кто заседает в суде, будет зависеть, чьи интересы подлежат первоочередной защите и превалированию. Анализ практики комплектования “судебного корпуса” позволяет условно синтезировать четыре рода судов, функционировавших в Донском крае в досоветский период:
а) казачьи суды;
б) суды войсковых старшин (донских чиновников);
в) сословные суды;
г) общероссийские суды.
Казачьи суды были представлены Войсковым кругом, походным атаманом, станичными кругами, станичными сборами (сходами), станичными правлениями, третейскими (медиаторскими) судами, станичными судьями из стариков, почетными судьями. Казачьи суды в той или иной трансформационной модели (композиции) функционировали в Войске Донском на всем продолжении его существования в досоветский период, носили потестарный характер, то есть в той или иной степени сохраняли социальную связь с казачеством, представляя его интересы. Как гласила народная пословица: “Казака на мужика менять не приходится!”.
Суды войсковых старшин (донских чиновников) были представлены Войсковой канцелярией, канцеляриями сыскных дел, Гражданским правительством, сыскными начальствами, являя собой генезис публичной власти. Они функционировали на Дону в 1740–1835 гг., защищая интересы политической элиты казачьего сообщества. В условиях слабости законодательного регулирования и применения обычного права были чрезвычайно ангажированы (особенно в XVIII в.). Стояли на страже интересов лучших отпрысков Донского края.
Сословные суды появились в 1835 г. и просуществовали до 1870-х гг. Включали Войсковой уголовный и гражданский суды, судные начальства. В них заседали представители от донских чиновников (дворян) и казаков. Причем заседательский состав суда менялся в зависимости от сословной принадлежности сторон процесса. В Коммерческом и Торговом словесном судах присутствовали представители “торгового общества казаков”. Идея учреждения сословных судов носила либерально-демократический характер, но их концептуальным недостатком являлось то, что они состояли при органах исполнительной власти и были чрезвычайно зависимы от нее.
Общероссийские суды, реализовавшие свои функции по Судебным уставам 1864 г., функционировали на Дону с 1870-х гг. по типу уже созданных в империи учреждений в виде окружных и мировых судов. Первые комплектовались дворянами и разночинцами, получившими необходимое образование и выполнившими иные требования на службе Фемиде. Мировые суды комплектовались по выбору местного населения из числа казаков, крестьян и помещиков.
Подавляющая часть институтов власти, выполнявших на Дону судебные функции, являлись судами общей юрисдикции, т.е. в пределах своей компетенции регулировали все виды судебно-процессуальных отношений. Исключение составляли военные и торговые суды. Первые были представлены институтом походного атамана (XVI–XVIII в.), Комиссией военного суда Земли Войска Донского и комиссиями полков и батарей (с 1835 г). Вторые – Войсковым гражданским судом (1775–1835 гг.), Войсковым коммерческим и Торговым словесным судами (с 1835 г.).
Долгое время судебная система Донского края имела двухзвенную структуру: станичная и войсковая инстанции. С самого начала своего возникновения эта система предусматривала “апелляционный обряд”. С 1740-х гг. между “звеньями” учреждается промежуточная инстанция – окружная – со своим “кустом” подведомственных станиц. Однако организационно это звено до 1835 г. числилось территориальным продолжением “войсковой инстанции”, хотя между ними был установлен апелляционный порядок пересмотра дел. Вышестоящими инстанциями по отношению к “войсковой юстиции” были Военная коллегия (до начала XIX в.) и Сенат. Непродолжительное время с 1775 г. по 1791 г. судебная система Донского края находилась в ведении Новороссийского генерал-губернатора Григория Потемкина.
С 1835 г. происходит усложнение судебной системы Донского края, осуществленное на фоне отделения судебных органов от исполнительных, при этом “первые” остаются в административно-территориальном ведении “вторых”. С 1870 г. судебная система на Дону перестала быть зависимой от регионального правительства и выделилась в самостоятельное ответвление судебной власти Российского государства. Поэтому возникли новые инстанционные уровни: судебно-мировой участок, судебно-мировой округ, судебный округ. “Станичная юстиция” выступала нижним звеном соответствующей системы, но она по сути своей сохранила традиционный характер. Приговоры станичных судов апеллированию не подлежали, но могли быть пересмотрены в кассационном порядке мировыми судьями. Наконец, в 1891 г. между последними и судьями станиц были учреждены почетные судьи.
Таким образом, в силу специфики обеспечения судебно-процессуальных отношений в традиционном обществе донских казаков, развитие судебной системы в Донском крае происходило своим собственным путем, отличным от прочих примеров ее трансформации в центральных губерниях Российской империи.

1 См.: “Декларация о правах и достоинстве человека”, принятая на X Всемирном Русском Народном Соборе 4–6 апреля 2006 г.
2 О форме одежды, знаках различия, чинах не проходящих военную службу членов казачьих обществ, внесенных в государственный реестр Российской Федерации: Сборник документов. М., 2003. С. 3.
3 Куксенко Е.И. Эволюция обычного права донских казаков: Дис. … канд. юрид. наук. Ростов н/Д, 2005. С. 66.
4 Елико возможно – насколько возможно, по мере сил.
5 См.: Большой толковый словарь донского казачества. М., 2003. С. 242.
6 См.: Куксенко Е.И. Указ. соч. С. 46.
7 Донские казаки в прошлом и настоящем / Под общ. ред. проф. Ю.Г. Волкова. Ростов н/Д, 1998. С. 62.
8 Ясырь – пленник.
9 Юрт – земля, место проживания.
10 См., например: Дулимов Е.И. Государство и казачество: проблемы взаимодействия. Ростов н/Д, 2003. С. 72.
11 Донские казаки в прошлом и настоящем / Под общ. ред. проф. Ю.Г. Волкова. Ростов н/Д, 1998. С. 62.
12 Казачий присуд – юрисдикция атаманов и казаков выносить приговоры и приказания по неограниченному кругу дел.
13 См.: Терское казачество в прошлом и настоящем / Сост. М.А. Караулов 2-й. Пятигорск, 2002. С. 55.
14 Там же. С. 53–54.
15 Самойлов Г.В., Супрун В.И. Царицынские картинки: воеводы и коменданты. Волгоград, 2002. С. 171.
16 См.: Донские казаки в прошлом и настоящем / Под общ. ред. проф. Ю.Г. Волкова. Ростов н/Д, 1998. С. 61.
17 См.: Терское казачество в прошлом и настоящем / Сост. М.А. Караулов 2-й. Пятигорск, 2002. С. 54–55.
18 Астапенко М.П., Астапенко Е.М. История донского края. Ростов н/Д, 2005. С. 30.
19 См., например: Дулимов Е.И., Цечоев В.К. Происхождение государства и права у народов Дона и Северного Кавказа. Ростов н/Д, 2006. С. 395–396.
20 Дулимов Е.И. История власти и казачей государственности на Дону. Ростов н/Д, 1999. С. XII–XIII.
21 См.: Золотых В.В. История судов на Дону. Ростов н/Д, 2004. С. 27.
22 История Дона и Северного Кавказа с древнейших времен до 1917 года / Под ред. А.И. Нарежного, Н.В. Самариной. Ростов н/Д, 2001. С. 236.
23 См.: Гордеев А.А. История казаков. М., 1992. Т. II. С. 229.
24 Хрестоматия по истории донского казачества / Сост. М.А. Астапенко. Ростов н/Д, 1994. С. 96.
25 См.: Золотых В.В. Указ. соч. С. 37.
26 См.: Алимжан К.А. Вопросы теории обычного права. Алматы, 2003. С. 181.
27 Историческое описание Земли Войска Донского. 2-е изд. Новочеркасск, 1903. С. 71.
28 Казачество / Сост. А.М. Ляпустин. Новочеркасск, 1992. Вып. 1. С. 4.
29 См.: Оршанский И. Народный суд и народное право // Журнал гражданского и уголовного права. 1875. Т. 5. С. 1–72.
30 См.: Большой толковый словарь донского казачества. М., 2003. С. 328.
31 Пенный казак – осужденный, виноватый, наказанный казак.
32 Новак Л., Фрадкина Н. Как у нас-то на тихом Дону: Историко-этнографический очерк. Ростов н/Д, 1985. С. 12–13.
33 Толмач – переводчик с татарского или калмыцкого языков на русский.
34 Клять клятьбу – давать клятву.
35 Односумы – члены одной артели, организованной для хозяйственных нужд.
36 Астапенко Г.Д. Быт, обычаи, обряды и праздники донских казаков XVII–XX вв. Батайск, 2002. С. 78.
37 См.: Золотых В.В. Указ. соч. С. 37.
38 Труды Областного Войска Донского Статистического комитета. Новочеркасск, 1874. Вып. 2. С. 141–142.
39 Труды Областного Войска Донского Статистического комитета. Новочеркасск, 1874. Вып. 2. С. 160.
40 Большой толковый словарь донского казачества. М., 2003. С. 26.
41 Труды Областного Войска Донского Статистического комитета. Новочеркасск, 1874. Вып. 2. С. 160.
42 Ручница, ружница – простейшая модификация (род) ручного стрелкового оружия, имевшая множество разновидностей, например, самопал, ручная бомбарда или пищаль. В более поздней модификации имела фитильный, а затем колесцовый замок. У казаков использовались все виды ручниц. В том числе до конца XVII в. самопалы (без замка).
43 Клятьба – клятва.
44 См.: Чемякин Е.А. Органы управления, самоуправления и суда Донского казачьего войска в XVIII – начале XX вв.: Дис. … канд. юрид. наук. Волгоград, 2003. С. 127.
45 Броневский В. История Донского Войска. СПб., 1834. С. 46.
46 См.: Дьяконов М.А. Очерки древнего общественного и государственного строя Древней Руси. СПб., 2005. С. 105, 106.
47 Куксенко Е.И. Указ. соч. С. 99.
48 Савельев Е.П. Древняя история казачества. М., 2002. C. 356.
49 См.: Донские казаки в прошлом и настоящем / Под общ. ред. проф. Ю.Г. Волкова. Ростов н/Д, 1998. С. 62.
50 Савельев Е.П. Указ. соч. C. 356.
51 См.: Агафонов А.И. История Донского края. Ростов н/Д, 2001. С. 93.
52 Макеев В.В., Небратенко Г.Г. Исполнение полицейских функций на территории Войска Донского до создания регулярной полиции (XVIII в.). Ростов н/Д, 1999. С. 12.
53 См., например: Куксенко Е.И. Указ. соч. С. 23.
54 Венков А.В., Небратенко Г.Г. Реализация органами местного управления Донского казачьего войска функций учреждений прокурорского надзора до создания Донской прокуратуры (XVIII в.) // Юристъ-Правоведъ. 2000. № 1. С. 83.
55 См.: Там же. С. 83.
56 См.: Ригельман А.И. История о донских казаках. Ростов н/Д, 1992. С. 181–182.
57 Золотых В.В. Указ. соч. С. 35.
58 См.: Чемякин Е.А. Указ. соч. С. 66.
59 См.: Щелкунов С. Войско Донское при атамане Алексее Ивановиче Иловайском // Сборник Областного Статистического Комитета. Новочеркасск, 1910. Вып. X. С. 25.
60 См.: Савельев Е.П. Древняя история казачества. М., 2002. C. 417.
61 См.: Савельев Е.П. Древняя история казачества. М., 2002. C. 417.
62 См.: Государственный архив Ростовской области. Ф. 341. Оп. 1. Д. 23. Л. 140–141.
63 “Беглый” – любой нарушитель закона, скрывающийся от правосудия.
64 См.: Казачий словарь-справочник / Сост. Г.В. Губарев. Сан-Ансельмо, 1968. Т. II. С. 199.
65 Марков В.К. Крестьяне на Дону // Сборник Областного Статистического Комитета. Новочеркасск, 1911. Вып. XI. С. 44.
66 И всеми сысками сыскивать. Хроника Донского уголовного розыска (историко-художественно-публицистический сборник). Ростов н/Д, 2003. С. 37–38.
67 Щелкунов С. Указ. соч. С. 26.
68 См.: Донские казаки в прошлом и настоящем / Под ред. Ю.Г. Волкова. Ростов н/Д, 1998. С. 114.

69 Штраф напоем – досудебное примирение сторон с участием подписных стариков, когда признающая себя виновной сторона с целью разрешения конфликта и по согласию с потерпевшей стороной компенсировала вред выставлением самогона или вина, коллективно распиваемого в знак достижения мира и согласия.
70 См.: Историческое сведение Войска Донского о Верхне-Курмоярской станице / Сост. Е. Кательников. Новочеркасск, 1886. С. 20–22.
71 См.: Сведения о казацких общинах на Дону: Материалы для обычного права, собранные Михаилом Харузиным. М., 1885. С. 284–285.
72 Краснов П.Н. История Войска Донского. М., 2007. С. 99.
73 См.: ГАРО. Ф. 341. Оп. 1. Д. 41, 67–71, 185–193, 238, 275, 281–291, 300–301, 325–330 и др.
74 Ригельман А.И. История о донских казаках. Ростов н/Д, 1992. С. 185.
75 История города Ростова-на-Дону. Ростов н/Д, 1999. С. 23–24.
76 Астапенко М.П., Астапенко Е.М. Указ. соч. С. 158–159.
77 Частное владение землею на территории Войска Донского до 1796 г. официально не разрешалось. Все принадлежащие казакам земли считались общественными.
78 Труды Областного Войска Донского Статистического Комитета. Новочеркасск, 1874. Вып. 2. С. 28.
79 См.: Труды Областного Войска Донского Статистического Комитета. Новочеркасск, 1874. Вып. 2. С. 28–29.
80 См.: Труды Областного Войска Донского Статистического Комитета. Новочеркасск, 1874. Вып. 2. С. 145.
81 Куксенко Е.И. Указ. соч. С. 23.
82 Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1. Т. 20. № 14251.
83 См.: Статистическое описание Области Войска Донского / Сост. С. Номикосов. Новочеркасск, 1884. С. 32.
84 Донские черкасы – малороссияне, поселившиеся на постоянное жительство в Войске Донском.
85 См.: Макеев В.В. История полиции (милиции) Дона. Краткий курс. Ч. 1. Ростов н/Д, 2002. С. 17.
86 См.: Щелкунов С. Указ. соч. С. 22–23.
87 “Отправить на линию на две перемены” – командировать вне очереди на Кавказскую границу с горцами на два срока службы (две очереди).
88 Краснов П.Н. История Войска Донского. М., 2007. С. 218.
89 См.: Астапенко М.П., Астапенко Е.М. Указ. соч. С. 158.
90 См.: Астапенко М.П., Астапенко Е.М. Указ. соч. С. 158.
91 Щелкунов З. Указ. соч. С. 53.
92 См.: Золотых В.В. Указ. соч. С. 82.
93 “Кошки” – кисти веревок, концы которых заканчиваются узлами или грузиками.
94 См.: Астапенко М.П., Астапенко Е.М. Указ. соч. С. 158.
95 За менее тяжкие противоправные деяния “чиновники” приговаривались к домашнему аресту.
96 Астапенко М.П., Астапенко Е.М. Указ. соч. С. 158–159.
97 Щелкунов З. Указ. соч. С. 53.
98 Российское законодательство X–XX веков. М., 1987. Т. 5. С. 358.
99 Щелкунов З. Указ. соч. С. 54.
100 ГАРО. Ф. 46. Оп. 1. Д. 138. Л. 41.
101 Экспедиция казенных дел по причине незначительности поступающих дел временно исполняла функции Второй гражданской экспедиции.
102 См.: Макеев В.В., Небратенко Г.Г. Исполнение полицейских функций на территории Донского казачьего войска до создания регулярной полиции (XVIII век): Учеб. пособие. Ростов н/Д, 1999. С. 24.
103 См.: Статистическое описание земли Донских казаков, составленное в 1822–1832 годах. Новочеркасск, 1891. С. 261.
104 См.: ПСЗРИ. Собр. 1. Т. 20. № 14392.
105 См.: Савельев Е.П. Указ. соч. C. 448.
106 См.: Небратенко Г.Г. Становление службы правопорядка на территории Донского казачьего войска (середина XVIII – начало XX вв.) // Государство и право. 2003. № 5. С. 85.
107 См.: Золотых В.В. Указ. соч. С. 86.
108 См.: ГАРО. Ф. 339. Оп. 1. Д. 582. ЛЛ. 1–6 об.
109 Астапенко М.П., Астапенко Е.М. Указ. соч. С. 158–159.
110 Историческое сведение Войска Донского о Верхне-Курмоярской станице / Сост. Е. Кательников. Новочеркасск, 1886. С. 23–24.
111 Кириллов А.А. Станичное право на Дону // Сборник Областного Войска Донского Статистического Комитета. Новочеркасск, 1908. Вып. VIII. С. 177–178.
112 См.: Золотых В.В. Указ. соч. С. 86.
113 Казачий словарь-справочник / Сост. Г.В. Губарев. Сан-Ансельмо, 1968. Т. II. С. 243–244.
114 ПСЗРИ. Собр. 1. Т. 24. № 18329.
115 См.: Агафонов А.И. История Донского края. Ростов н/Д, 2001. С. 83.
116 См.: Савельев Е.П. Указ. соч. C. 449.
117 См.: Богачев А.А. Прокурор в Войске Донском // Прокуратура Ростовской области на рубеже веков / Под ред. С.Г. Устинова и др. Ростов н/Д, 2000. С. 17.
118 См.: Агафонов А.И. История Донского края. Ростов н/Д, 2001. С. 71.
119 См.: Статистическое описание Области Войска Донского / Сост. С. Номикосов. Новочеркасск, 1884. С. 35.
120 См.: Казачий словарь-справочник / Сост. Г.В. Губарев. Сан-Ансельмо, 1968. Т. I. С. 152.
121 См.: Материалы к истории Дона / Сост. И.В. Попов. Новочеркасск, 1900. С. 10.
122 Донские чиновники – партикулярное наименование дворян из казаков или, как говорили на Дону,“казаков из дворян”. В последней четверти XVIII в. этот термин заменил собою понятие “войсковая старшина”.
123 См.: Большой толковый словарь донского казачества. М., 2003. С. 265–266.
124 См.: Золотых В.В. Указ. соч. С. 87.
125 ГАРО. Ф. 339. Оп. 1. Д. 178. ЛЛ. 4-4 об.
126 См.: Материалы к истории Дона / Сост. И.В. Попов. Новочеркасск, 1900. С. 13.
127 Агафонов А.И. Область Войска Донского и Приазовье в дореформенный период. Ростов н/Д, 1986. С. 156.
128 ГАРО. Ф. 339. Оп. 1. Д. 574. 3-3 об.
129 См.: ПСЗРИ. Собр. 1. Т. 26. № 19547.
130 См.: ПСЗРИ. Собр. 1. Т. 26. № 19447.
131 Труды Областного Войска Донского Статистического комитета. Новочеркасск, 1874. Вып. 2. С. 157.
132 Кириллов А.А. Войсковой атаман Войска Донского граф Матвей Иванович Платов и его административная деятельность // Сборник Областного Войска Донского статистического комитета. Новочеркасск, 1912. Вып. 11. С. 3–4.
133 См.: ПСЗРИ. Собр. 2. Т. 10. № 8163; Т. 45. № 48354; Собр. 3. Т. 11. № 7782.
134 См.: Куксенко Е.И. Указ. соч. C. 43.
135 ПСЗРИ. Собр. 1. Т. 27. № 20156.
136 ГАРО. Ф. 341. Оп. 1. Д. 305. Л. 45.
137 ГАРО. Ф. 341. Оп. 1. Д. 305. Л. 45.
138 Броневский В. История Донского Войска. СПб., 1834. С. 166.
139 Золотых В.В. Указ. соч. С. 88.
140 См.: Положение об управлении Донского Войска. СПб., 1835. С. 410.
141 См.: Положение об управлении Донского Войска. СПб., 1835. С. 534–535.
142 См.: Там же. С. 140–170.
143 См.: Золотых В.В. Указ. соч. С. 98.
144 ПСЗРИ. Собр. 2. Т. 45. № 48370.
145 См.: ПСЗРИ. Собр. 2. Т. 48. № 52034.
146 ПСЗРИ. Собр. 3. Т. 11. № 7782.
147 См.: Статистическое описание Области Войска Донского / Сост. С. Номикосов. Новочеркасск, 1884. С. 631.
148 Краснов С.Ю. Судебные доказательства и способы их получения по обычному праву донских казаков во второй половине XIX в. // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 5. Политика. Социология. Право. Вып. 1. С. 47.
149 См.: Чемякин Е.А. Указ. соч. С. 129.
150 См.: Там же. С. 121.
151 См.: К вопросу о компетенции станичных судов // Донские областные вести. Новочеркасск, 1880. № 25.
152 Статистическое описание Области Войска Донского / Сост. С. Номикосов. Новочеркасск, 1884. С. 631.
153 Труды Областного Войска Донского Статистического комитета. Новочеркасск, 1874. Вып. 2. С. 157.
154 Юрепин А. Заметки о станичном управлении // Донские областные ведомости. 1878. № 27.
155 Золотых В.В. Указ. соч. С. 88.

Наш сайт использует файлы cookies, чтобы улучшить работу и повысить эффективность сайта. Продолжая работу с сайтом, вы соглашаетесь с использованием нами cookies и политикой конфиденциальности.

Принять